– Он мне не клиент, – недовольно проворчал Савва. – Ты что, думаешь, он мне взятку дал?

– Я не думаю, я точно знаю.

– Это неправда!

– Хорошо, денег он тебе не давал, – примирительно заметила Этери. – Но ведь пообещал что-то? Говорят, вашу контору скоро упразднят. Но ты мог бы напоследок заняться своим прямым делом – охраной культуры. Ничего, без куска хлеба не останешься. Ты же архитектор! Я тебе устрою парочку заказов. А ты останови Снегоочистителя.

– Тебе легко говорить… – завздыхал Савва. – Он уже заручился поддержкой на самом верху.

– На самом верху? На самом верху – это где? В Кремле? – спросила Этери. – А мы найдем кого-нибудь еще выше.

Слова Саввы навели ее на мысль. Снегоочиститель на каждом шагу талдычил о своем православии. Этери об этом не подумала, идя на встречу с Саввой, она выстраивала оборонительные рубежи совсем в другом месте, но теперь вынула телефон. То, что она замыслила, требовало огромной жертвы, но дедушка сам ей говорил: бывают случаи, когда детский рисунок важнее и дороже картины Рембрандта.

– Если я его остановлю, – подняла она глаза на Савву, – ты со своей стороны поспособствуешь?

Савва был явно ошарашен.

– А как ты его остановишь?

– Сейчас увидишь. – Этери искала в карте памяти нужный номер. – Послушай, он уже уничтожил Музей кино. Ради чего? Ради еще одного паршивого ресторана. Он вышвырнул на улицу Центр детского творчества ради своей поганой студии. Другого места не нашлось! А теперь хочет наехать на этих несчастных женщин. Почему они должны отправляться за МКАД? Пусть сам туда катится со своим Домом приемов! Тем более он на машине и его гости тоже. А избитые женщины – нет.

– Ты не понимаешь, – опять вздохнул Савва. – Ему нужен дом в Центре. А в этом месте… Там такой красивый замысел… Если снять все эти дома, подъездная дуга вписывается с поворота в переулок…

– А-а, так это ты будешь ее вписывать, эту подъездную дугу? – догадалась Этери. – Он тебе заказал проект? А еще говоришь, взяток не давал. А бога ты не боишься, Савушка? Вот сейчас и проверим. – Этери нашла и набрала нужный номер. – Отец Владимир? Здравствуйте, это говорит Этери Элиава. Извините, я не помешала? У меня к вам просьба. Организуйте мне разговор со Святейшим. Всего пять минут, по телефону. Прямо сейчас, если можно.

У Саввы Цыганкова глаза округлились, как блюдечки. Этери весело подмигнула ему. Как и начальник пожарной службы, он не верил, что она может вот так запросто общаться с сильными мира сего.

Руководитель пресс-службы патриарха, которому она звонила, спросил, на какую тему Этери желает общаться со Святейшим.

– Передайте ему, пожалуйста, отец Владимир, что речь идет о картине моего деда «Вознесение Христа», – ответила Этери. – Я хочу передать ее патриархии. Да, ту самую, что ему так полюбилась. Ну икону, не будем спорить. Нет, не пожертвовать, а передать. Бесплатно, но не безвозмездно, у меня есть два условия. А вот об этом я и поговорю со Святейшим.

Наступила пауза.

– Ты… ты не шутишь? – прошептал Савва. – Ты будешь говорить с патриархом?!

– Смотри, глаза не потеряй, – посоветовала Этери, опустив телефон. – Ты так на меня вылупился… А почему бы мне не поговорить с патриархом? Он жаждет заполучить одну картину моего деда… То есть жаждет-то не одну, но получит одну. Если выполнит мои условия.

Дед Этери Сандро Элиава в советские времена, даже при Хрущеве, когда это было смертельно опасно, писал, как тогда говорили, «произведения религиозного содержания». В числе прочих он создал «Вознесение Христа», грандиозное, потрясающее по силе полотно, исполненное в технике гризайли [18] .

В колымских лагерях, куда попал после войны, Сандро Элиава потерял две трети зрения. Но он продолжал работать. Носил сильные очки, немилосердно напрягал глаза. Гризайль как нельзя лучше соответствовала его замыслу. Христос, которому художник дерзко придал портретное сходство с собой, возносился в снежном облаке над бескрайней белой равниной. Редкий, нищий лесок из полумертвых елок и далекие сопки обозначали горизонт, по краям тянулись шахтные отвалы и серые домики – бараки… Перспектива была сознательно нарушена, средний план вынут, как на картинах Возрождения, мученическая фигура Христа, выписанная со скульптурной выпуклостью, заслоняла смутный, сливающийся с фоном пейзаж.

Эта картина, впервые выставленная только при Горбачеве, привлекла внимание двух покойных патриархов. Они убеждали художника передать ее церкви, но Сандро отказался. Просил об этом и новый патриарх. После смерти Сандро Элиавы он обратился к внучке художника, которой Сандро завещал все свои работы, но Этери тоже отказалась. Ее дед хотел передать «Вознесение» в Грузию, патриарху Илье Второму, и сейчас, ожидая ответа, она про себя молилась, просила прощения у бога.

Но вот совещание на том конце закончилось, голос руководителя пресс-службы торжественно произнес в трубку: «Сейчас вы будете говорить со Святейшим».