Пока за столом шел пир горой, Этери подсела к хозяину дома, девяностолетнему Амирану Саванели.

– Мне нужна твоя помощь, дядя Амиран. То есть не мне, а моей подруге.

– Дай доесть мцвади [24] , женщина! – проворчал Амиран.

Но он быстро расправился с шашлыком, сделал всем знак оставаться на местах и, пока семья еще пировала, увел Этери и Ульяну к себе в кабинет.

– Я слушаю, девочка, говори.

– Мою подругу зовут не Мадиной, – начала Этери. – Захочет – сама скажет. Я вывезла ее сюда под чужим именем. Мадина – моя горничная, она в Москве осталась. Моя подруга скрывается от мужа, он ее избивает и мучает. Но он…

– Погоди, – прервал ее Амиран. – Пусть она сама расскажет. Позови мужчин.

– Не надо, – попросила Ульяна. – Можно я расскажу только вам?

– Не бойся, доченька. – Амиран облучил ее взглядом старых мудрых глаз. – Никто тебя здесь не обидит. Считай, в семью попала.

Этери пошла звать мужчин. Она знала, что сделала правильный выбор. Она привезла Ульяну не просто в добрый и гостеприимный дом. В этом доме жил укорененный еще с советских времен дух противостояния любым властям. Здесь никогда не пили за Сталина и не испытывали трепета перед чиновниками даже высшего ранга. В то же время здесь было много влиятельных людей, занимавших крупные посты или знакомых с теми, кто их занимал.

У Амирана было четыре сына и две дочери, двенадцать уже взрослых внуков. Были и правнуки, их не позвали по малолетству. Зато муж младшей дочери Амирана был членом грузинского парламента. Того самого органа, что дает гражданство.

В просторном кабинете стало тесно, когда там собрались мужчины дома Саванели. Самым молодым пришлось стоять. Этери скрупулезно перечисляла имена и степени родства, а Ульяна безнадежно переводила взгляд с одного лица на другое, даже не пытаясь запомнить, кто есть кто и как кого зовут.

– Мы слушаем тебя, дочка, – сказал Амиран. – Говори.

– Может быть, не нужно? – повторила Ульяна. – Это опасно.

Это было не только опасно, ей было еще и мучительно трудно. Одно дело – рассказать о себе женщинам, таким же жертвам насилия, как ты сама. И совсем другое дело – рассказывать мужчинам. Ульяна и женщинам не рассказывала: выслушав ее, Евгения Никоновна разрешила ей не проходить групповую терапию, но посоветовала посещать сеансы, где о себе рассказывали другие. Так она и повстречалась с Этери.

Ульяна судорожно сглотнула, не решаясь начать.

– Говори, не бойся. Здесь семья. Все свои, – подбодрил ее Амиран.

С какой простодушной, привычной, незаметной для него самого гордостью прозвучало в устах Амирана слово «семья»! Что стоит за этим словом, он и не думал, для него это было нечто само собой разумеющееся. Семья. Все свои. Никто не предаст, не выдаст, все друг за друга горой, а гость в доме – святое. Такой дом куда лучше политического убежища. Если бы Рустем попытался взять приступом этот дом, все живущие в нем или имеющие к нему отношение мужчины, съехавшиеся на пир, не задумываясь, закрыли бы ее своим телом, полегли бы все до последнего, но не отдали бы ее мужу. Никто не произносил вслух этих высокопарных слов, но всем было понятно, что так и будет.

Ульяна еще раз обвела взглядом присутствующих. Их было слишком много! Она привыкла жить среди женщин: не только в приюте, но и раньше, в доме Рустема, ее окружали одни только женщины. «Век бы их не видеть!» – мысленно добавила Ульяна.

Но эти мужчины были не такие, как Рустем. Они смотрели на нее спокойно, уважительно. Вот только что за столом веселились, пировали, говорили тосты, пели «Мравалжанием»… [25] Но по первому зову бросили пиршество, пришли сюда, терпеливо ждут ее рассказа.

– Позвольте мне не называть имя, – начала Ульяна. – Это опасно для вас, не хочу, чтобы у вас были неприятности. Зовите меня Мадиной.

– Мадина – красивое имя, – произнес один из мужчин.

– Но мне и с ним придется расстаться, – вздохнула Ульяна. – Боюсь, муж меня выследит. Я вышла замуж за чеченца. Он меня избивал, душил, издевался надо мной. Я… я не знала… Ладно, не это важно. Я сбежала от него, но он оформил счета на мое имя, перекачивает деньги… Я в этом не разбираюсь, но думаю, это незаконно. В случае чего, сидеть пришлось бы мне. Но если бы он так меня не мучил, я бы, наверно, не ушла. А теперь… он меня ищет повсюду.

– Деньги зависли, – понимающе кивнул Шалва, третий сын Амирана, ставший банкиром.

– Надо сделать документы, – авторитетно заговорил Тенгиз, тот самый зять, что заседал в парламенте. – На другое имя.

– Нет, документы на имя Мадины, – возразил кто-то. – Убежище просить надо. А что? У нас многие просят.

– Мадина не может просить убежища, – вмешалась Этери. – Она же не политзаключенная! И шум хорошо бы не поднимать.

– Нет, я не так сказал… Гражданство просить надо. Грузинское гражданство.