Никогда раньше, до тех пор пока перед моими глазами не заиграл калейдоскоп маленьких жизней, я не подозревал, что крысы так общительны и так любят поболтать. Предста­вители каждого вида, встречаясь с себе подобными, нескон­чаемо перенюхивались и перефыркивапись, гонялись друг за другом, играли, резвились и дружно принимались рыться " среди корней. Представители разных видов при встрече или расходились сразу, или вставали столбиком, прижав крохот­ные кулачки к груди в боксерской стойке; принюхиваясь, они глядели на чужака сквозь веер трепещущих усиков. Подчас обе разом шлепались на растопыренные ладошки и, стоя на четвереньках, глядели исподлобья, как старый конторский писарь поверх очков. В этом миниатюрном мире, казалось, никто никого не обижал.

Четверка маленьких красновато-бурых мышей Hylomyschus Stella собралась вокруг участка лиственного перегноя почти напротив моей засады. Две из них играли некоторое время около этого места, и уже почти стемнело, когда к ним присоединились товарки — одна, за ней другая. Я осторожно переместил свой бинокль, и вся сцена оказалась передо мной как на ладони. Они вели себя точно так же, как и все здешние крысы и мыши.

Вначале они скакали и носились, кувыркались, загляды­вали под листья, внезапно прыгали в сторону и тут же усаживались, поводя ушками и энергично умывая рыльца. Потом, как видно посовещавшись, приступили к систематиче­ским раскопкам, углубляясь в листву у основания громадного корня-контрфорса. Работали они почти методически, расчи­щая залежи листвы и извлекая на свет несметное количе­ство жуков и прочих насекомых, которых тут же с аппетитом поедали. Крупные копошащиеся жуки размером с нашего майского жука могут оказать серьезное сопротивление с помощью шестерки сильных шиповатых ножек, и крысы изобрели удивительно практичный способ обращения с ними. Усевшись столбиком, они начинали крутить жука передними лапками, точь-в-точь как цирковой клоун, который пытается удержать в руках хрупкий предмет, делая вид, что вот-вот его уронит. Насекомому никак не удается зацепить своего супостата, а тот, не теряя времени, отхватывает между тем от него по кусочку.

Так мы открыли тайну происхождения многочисленных мелких кучек, состоящих из надкрылий, ножек и других останков насекомых.

Когда стало слишком темно и мне уже было трудно разглядеть моих маленьких друзей, я выбрался из засады одеревеневший и весь искусанный, но за свои мучения был вознагражден самым прекрасным из всех фильмов о приро­де, какие мне посчастливилось увидеть за всю жизнь.

Африка настолько непохожа на Европу или Северную Америку, а тропики так разительно отличаются от умеренной зоны, что даже в наши дни скоростных перелетов путеше­ственнику надо прощать склонность к бесконечным сопостав­лениям. Может быть, несколько менее простительно стремление подчеркнуть несходство маленькой вселенной, кото­рую природа упрятала в глубину девственных лесов, с остальными частями тропического мира в целом.

С полудня лил проливной дождь, и все мы сгрудились в палатке площадью девять на семь футов, куда были втисну­ты большой стол, две раскладушки, ящики, лампы, каталоги и еще тысяча и одна вещь. После захода солнца (и скромного ужина) мы не покладая рук измеряли, рассматривали и заносили в каталоги нашу дневную добычу. Бесконечная дробь дождя по туго натянутому тенту только временами уступала оглушительным взрывам джаза из граммофона. Мы сидели в духоте и, храня полное молчание, целиком погрузи­лись в работу.

Я положил перо, откинулся назад и потянулся, чтобы размять ноги. Потом резко выпрямился и воззрился на свое правое колено. На нем сидела оранжевая с зеленым лягуш­ка, увенчанная парой громадных жемчужных шаров, и выду­вала мне в лицо бледно-голубые пузыри. Мы долго присталь­но смотрели друг на друга, и я почти совсем овладел собой, как вдруг нежданная гостья начала потихоньку переползать вперед, еще более энергично раздувая бледно-голубые пузыри.

Я протянул руку и схватил лягушку, но она по-прежнему цеплялась за брюки, хотя из моего кулака торчали только четыре растопыренные лапки. Пришлось слегка дернуть, чтобы отцепить ее, и, как только я протянул нашу желанную добычу Джорджу, она тут же сомкнула свои костлявые пальчики на его руке. Каждый палец заканчивался круглой подушечкой, поверхность которой была исчерчена бесчис­ленными мелкими ребрышками и действовала, как сильная присоска. Рассмотрев эту необычную хватающую лягушку (Cheiromantis rufescens) во всех подробностях, мы обнаружи­ли, что все ее косточки, а также полость рта и желудка были ярко-синего, как павлинье перо, цвета, будто нарисова­ны несмываемыми чернилами. Синева просвечивала через тонкую белую кожицу брюшка и придавала бледно-голубой оттенок пузырям, выдуваемым лягушкой в ярком свете ламп.

Мы незамедлительно потребовали сосуд для помещения нашей пленницы. Но не успели мы отдать приказ, как на нас посыпался целый зверинец из лягушек — всех размеров, форм и расцветок. Вместо обычного ответного крика с нашего «кубрика» (обители нашего персонала) в ночи прозву­чал полнозвучный, подлинно африканский рев. Снаружи раздался топот, и явился Фауги с фонарем.

— Хозяин, хозяин! Там кругом одни лягушки!

И началось. Дождь перестал, а вся земля сплошь кишела лягушками. Расписные крепыши спустились с деревьев, медлительные толстяки вылезли из-под земли, стада разной прыгающей мелочи взялись неведомо откуда. Мы все приня­лись ловить их, кто сколько сможет. Всего изловили более девяноста штук, и число разных форм оказалось баснослов­ным.

В лесу лягушки были повсюду. Некоторые обитали в листве на самых высоких вершинах, никогда не спускаясь на землю, — икринки они откладывали, строя из слепленных листьев искусственные бассейны, куда набиралась дождевая вода. Другие, как мы обнаружили, жили на невысоких деревьях и ежегодно совершали далекие переходы к местам размножения. Одни виды обитали исключительно под землей, другие жили в воде. Но основная масса бродила по земле под пологом леса, прячась в опавшей листве и после каждого дождя дружно вылезая на поверхность. Их разнооб­разию не было предела.

Обыскивая кустарник возле ручья, я наткнулся на преле­стную рубиново-красную лягушку. Она прильнула к тонкому прутику, не толще себя самой, прижав плотно к бокам все четыре лапки. Я взял ее в горсть левой рукой и поднял, но она не двигалась, словно мертвая. Сначала одна, потом другая лапка прилепилась к пруту. И только после того, как я пальцами правой руки отлепил каждую лапку по отдельно­сти, лягушка проявила признаки жизни. Она начала отчаянно барахтаться, и я не без труда засунул ее в стеклянную банку. Оказавшись в банке, она, аккуратно сложив лапки, прилепилась к вертикальной стенке, да так крепко, что мне не удавалось ее стряхнуть. На задней поверхности каждого бедра у нее помещалась железа, похожая на подушечку, которая, очевидно, служила липким якорем. У лягушки нет обычного имени — настолько она редка. Она называется Petropedetes newtoni.