— Умереть теперь было бы очень глупо, — доверительно сообщила девушка учителю, словно открывая ему тайну, — теперь, когда силоновые чулки стоят двадцать три кроны, сбитыми сливками хоть пруд пруди и у нас есть телевидение. Это всё равно, что два часа просидеть у парикмахера в очереди на шестимесячную завивку и вдруг уйти!

Ломикар Моцик пришёл в себя.

— Я не предаюсь плотским и вообще светским наслаждениям, — сказал он и прикрыл рукой свою драгоценную коллекцию волос, словно опасаясь, что они улетят.

— Предаётесь или нет, — ответила девушка, надув губы, — идёмте на рентген. Стыдно, такой большой, а боится!

— Я не боюсь. — Учитель нахмурился и снова стал похож на чернокнижника. — Я не боюсь, но пользуюсь своим правом свободы решений. Я государственный преподаватель на пенсии. — И, будто только сейчас полностью осмыслив этот факт, Ломикар Моцик удивлённо взглянул на посетительницу и, невзирая на то, что она была очень мила, закричал: — И вообще, как вы со мной разговариваете! Аттестат зрелости у вас есть?

Блондиночка обиженно завертела головкой, хотела что-то ответить, но бас Ломикара гремел так, что задрожал плюш на креслах.

— А кто такой был Люций Эмилий Павел, вам известно?! А когда произошла битва при Каннах? А при Сиракузах?

Девушка смотрела на Ломикара так, словно всё более приходила к убеждению, что учителю нужен не рентген, а психиатр.

— Более того, — грохотал Ломикар, — знаете ли т, Кто такие Овидий, Виргилий и Гораций? Не знаете, а отваживаетесь агитировать!

В этот критический момент снова послышался звонок, и появился молодой человек с неуверенной улыбкой — «агитатор-одиночка».

— Ну, что? — уже с порога спросил он. — Всё в порядке?

Но девушка взглянула на него с грустью, потом перевела глаза на чернокнижника и поджала губы, как бы желая сказать: «Это не человек, а ледяная сосулька».

— Гм, — хмыкнул молодой человек, остановился перед учителем и принуждённо улыбнулся. — Моя жена, — представил он куколку.

— Очень приятно, — сухо ответил Ломикар, — она понятия не имеет, когда была битва при Каннах.

— Двести шестнадцатый год до нашей эры, — сказал молодой человек. — А вы знаете, кто был Рентген? Знаменитый физик. И знаете, что он изобрёл?

— Нет, — упрямо возразил Ломикар, — об этом не может быть и речи.

Прошло несколько тягостных секунд.

— Жаль, — вздохнула «агитационная двойка». — Вы портите нам процент!

— Что я вам порчу? — удивился Ломикар, близоруко мигая.

— Процент, — стыдливо прошептал молодой человек. — Понимаете, мы лучшая агитационная двойка в районе. Обычно мы охватываем сто процентов.

Учитель пристально посмотрел на Платона. Платон был сам себе господином, не разрешал вмешиваться в свою личную жизнь, но, насколько Ломикар Моцик помнил, он ни разу в жизни даже мухи не обидел, ухаживал за рыбками и никогда не причинял людям неприятностей.

— Вы хотите сказать, — спросил учитель, — что все остальные уже были на рентгене?

— Триста десять тысяч человек, — быстро ответил молодой человек.

Ломикар снова взглянул на Платона, как бы говоря: «Тебе что, в твои времена такого не бывало…»

— Хорошо, — неожиданно сказал он, и лица молодых супругов прояснились, — хорошо, я подумаю. Но с одним условием: вы должны сказать, что от меня за это потребуют?

Супруги переглянулись.

— Это… — сказал молодой человек, — это в порядке заботы о человеке.

— Знаю, — нетерпеливо перебил его учитель, — платить не надо, это ваш главный трюк, но ведь не за красивые глаза вы всё это делаете? Это и слепому ясно!

— Нет, — сказала молодая женщина, — это чтобы лёгкие…

Учитель взорвался.

— Вы хотите сказать, что меня ничего не заставят подписывать, никуда не заставят вступать что электроэнергию на триста десять тысяч человек расходуют лишь из любопытства к их внутренностям?

Агитационная «двойка» вздохнула.

Дискуссия затянулась до самого вечера. Принесли статистические данные, дали учителю честное слово, привели со двора двух человек, уже побывавших на рентгене и вернувшихся живыми к семейному очагу. В половине одиннадцатого учитель капитулировал. Он отдался на волю про-видения и на другой день пошёл в клинику.