Из дому выходят Брук и его люди. Они ведут Роберта Розенберга и Майкла Розенберга.

Джим Гарднер не смотрит в ту сторону, но он слышит, что шаги приближаются, что кто-то отворяет заднюю дверцу машины, что люди влезают, рассаживаются и хлопают дверьми. Брук садится вперёд, к Джиму, и спрашивает:

— Где Милн?..

— Не знаю, — отвечает голос за Джимом, — он не приходил.

Может быть, тогда в голосе Милна не звучала ненависть, может быть, это было отчаяние?

Брук удивлён, но тотчас же принимает решение и приказывает:

— Поехали, Гарднер.

Джим включает мотор, но он глохнет; может быть, он застыл или шофёр допустил какую-то оплошность, и только через несколько долгих минут машина трогается с места. Джиму не удаётся плавно пустить её, она два или три раза резко дёргает. Брук глядит на Джима. Тот краснеет, даёт газ и прибавляет скорость… Опять пошёл дождь, и приходится включить «дворников», они тихо жужжат и разгоняют капли в стороны перед самым лицом Джима Гарднера.

Но и в шуме «дворников» и слабом урчании мотора слышно, что сзади кто-то тихонько жалуется, плачет тоненьким голоском.

— Тише, — говорит второй голос, ласковый, более низкий, но тоже детский, — тише, Робби, не плачь. Не плачь.

— Можно, я вытру ему нос, мистер? — спрашивает через минутку тот же голос, и в нём слышатся слёзы. — Он ещё маленький. Он ещё так мал, мистер.

Никто не отвечает, мальчуган всхлипывает, а Джим Гарднер глядит перед собой, и голова его пылает.

— Не плачь, — снова повторяет голос старшего Розенберга, — не плачь перед ними.

Младший сдерживает слёзы и лишь отрывисто всхлипывает, несчастное сердечко бьётся, словно трепещет израненная, измученная душа. Он прерывисто спрашивает:

— Куда… куда нас везут, Майк?..

— Тише, — отвечает старший брат, — тише, Робби, не спрашивай.

— Куда?.. Почему нас увозят от дяди Абеля и тёти Энн?..

— Тише, — снова шёпотом отвечает Майкл, словно умоляя и предостерегая братишку, словно стыдясь перед ними.

— Не плачь, малыш, — говорит Брук сдавленным голосом, — там тебе будет лучше, чем у этих людей, честное слово.

Маленький Робби сразу перестаёт всхлипывать, и в голосе его звучит огромная, горячая надежда:

— Мы едем к маме?.. Едем к маме и папе?..

«Ради бога, скажите что-нибудь, — сверлит в мозгу.

Джима Гарднера, — ради всего святого, неужели никто не ответит?» Только «дворник» жужжит и урчит мотор, да шины шуршат по мокрому асфальту. У Джима такое чувство, будто у него сейчас лопнет череп, дышать тяжело, как в маске, глаза жжёт, горло сжимается.

— Мы едем к мамочке? — спрашивает Робби Розенберг.

— Ты ведь знаешь, — говорит ему старший брат Майкл, — знаешь, Робби, что мама и папа умерли.

— Знаю, — отвечает мальчуган, — знаю, Майк, но мы едем к ним?

Быть может, он ещё не знает, что такое смерть, а может быть, знает это слишком хорошо и не может представить, что смерть могла коснуться ласковой и нежной Этель и мудрого, всегда спокойного Юлиуса, его мамы и папы.

— Мы едем к ним, Майк, едем к ним?..

— К чёрту, — хрипит, словно задыхаясь, кто-то позади, — заткнись. Пусть он заткнётся!

— Может быть, — спрашивает Робби Розенберг, — эти дяди отвезут нас домой, а дома будут мама с папой и большой торт со свечками, как в мой день рождения, когда мне было четыре года? Да, Майк?

«Уважаемые радиослушатели, — с тоской думает Джим Гарднер, — чиновник министерства юстиции подходит в этот момент к пульту…»

— Майк! — закричал вдруг маленький Робби. — Майк, знаешь что? Мы забыли дома Джумбо! Вернёмся, мы забыли у тёти Энн слона Джумбо.

Взвизгнули шины, полицейские подскочили на своих сиденьях. Майкл вскрикнул:

— Осторожно, Робби!

Машину занесло, и она, накренившись, остановилась на обочине дороги.

— Рехнулись вы, что ли, Джим? — заорал инспектор Брук.

— Кажется, жиклёр засорился, — чуть слышно ответил полицейский шофёр Гарднер.

— Это ещё не значит, что мы должны отправиться; на тот свет, — сказал кто-то сзади.

Джим вылез под холодный дождь. Утро было серое, хмурое. Они стояли в поле, направо — лесок, налево — какие-то унылые сараи. Дул свирепый ледяной ветер.

Ещё сам не зная, что он предпримет, Джим обошёл машину и поднял широкий капот мотора с маленьким флажком. Мгновенье он смотрел на звёзды и полосы. Потом нагнулся над мотором. Капот закрывал его от ветра и взглядов людей в машине.