Собрание сочинений в одном томе
вернуться

Высоцкий Владимир Семенович
Шрифт:

«День-деньской я с тобой, за тобой…»

День-деньской я с тобой, за тобой — Будто только одна забота, Будто выследил главное что-то — То, что снимет тоску как рукой. Это глупо — ведь кто я такой?! Ждать меня — никакого резона. Тебе нужен другой и — покой, А со мной — неспокойно, бессонно. Сколько лет ходу нет — в чем секрет? Может, я невезучий — не знаю! Как бродяга гуляю по маю, И прохода мне нет от примет. Может быть, наложили запрет? Я на каждом шагу спотыкаюсь: Видно, сколько шагов — столько бед, — Вот узнаю, в чем дело, — покаюсь. Зима 1966/67

«Подымайте руки…»

Подымайте руки, в урны суйте Бюллетени, даже не читав, — Помереть от скуки! Голосуйте, Только, чур, меня не приплюсуйте: Я не разделяю ваш устав! <1967>

ЗАБЫЛИ

Икона висит у них в левом углу — Наверно, они молокане, — Лежит мешковина у них на полу, Затоптанная каблуками. Кровати да стол — вот и весь их уют, — И две — в прошлом винные — бочки, — Я словно попал в инвалидный приют — Прохожий в крахмальной сорочке. Мне дали вино — и откуда оно! — На рубль — два здоровых кувшина, — А дед — инвалид без зубов и без ног — Глядел мне просительно в спину. «Желаю удачи!» — сказал я ему. «Какая там на хрен удача!» Мы выпили с ним, посидели в дыму, — И начал он сразу, и начал!.. «А что, — говорит, — мне дала эта власть За зубы мои и за ноги! А дел — до черта, — напиваешься всласть — И роешь культями дороги. Эх, были бы ноги — я б больше успел, Обил бы я больше порогов! Да толку, я думаю, — дед просипел, — Да толку б и было немного». «Что надобно, дед?» — я спросил старика. «А надобно самую малость: Чтоб — бог с ним, с ЦК, — но хотя бы ЧК Судьбою интересовалась…» <1967>

«Машины идут, вот еще пронеслась…»

Машины идут, вот еще пронеслась — Все к цели конечной и четкой, Быть может, из песни Анчарова — «МАЗ», Груженный каспийской селедкой. Хожу по дорогам, как нищий с сумой, С умом экономлю копейку И силы расходую тоже с умом, И кутаю крик в телогрейку. Куда я, зачем? — можно жить, если знать. И можно — без всякой натуги Проснуться и встать, если мог бы я спать, И петь, если б не было вьюги. <1966>

«Вы учтите, я раньше был стоиком…»

Вы учтите, я раньше был стоиком, Физзарядкой я — систематически… А теперь ведь я стал параноиком И морально слабей, и физически. Стал подвержен я всяким шатаниям — И в физическом смысле, и в нравственном, Расшатал свои нервы и знания, Приходить стали чаще друзья с вином… До сих пор я на жизнь не сетовал: Как приказ на работе — так премия. Но… связался с гражданкою с этой вот, Обманувшей меня без зазрения. …Я женился с завидной поспешностью, Как когда-то на бабушке — дедушка. Оказалось со всей достоверностью, Что она была вовсе не девушка. Я был жалок, как нищий на паперти, — Ведь она похвалялась невинностью! В загсе я увидал в ее паспорте Два замужества вместе с судимостью. Я мужей ей простил — ох, наивный я, А она меня — чарами-путами: Мол, судимости все за невинные Операции с овоще-фруктами. И откуда набрался терпенья я, Когда мать ее — подлая женщина — Поселилась к нам без приглашения И сказала: «Так было обещано!» Они с мамой отдельно обедают, Им, наверное, очень удобно тут, И теперь эти женщины требуют Разделить мою мебель и комнату. …И надеюсь я на справедливое И скорейшее ваше решение. Я не вспыльчивый, и не трусливый я — И созревший я для преступления! <1967>

«Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я…»

Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я — Про дуб зеленый и про цепь златую там. И вот сейчас я нахожусь у Лукоморья, Командированный по пушкинским местам. Мед и пиво предпочел зелью приворотному, Хоть у Пушкина прочел: «Не попало в рот ему…» Правда, пиво, как назло, Горьковато стало, Все ж не можно, чтоб текло Прям куда попало! Работал я на ГЭСах, ТЭЦах и каналах, Я видел всякое, но тут я онемел: Зеленый дуб, как есть, был весь в инициалах, А Коля Волков здесь особо преуспел. И в поэтических горячих моих жилах, Разгоряченных после чайной донельзя, Я начал бешено копаться в старожилах, Но, видно, выпала мне горькая стезя. Лежали банки на невидимой дорожке, А изб на ножках — здесь не видели таких. Попались две худые мартовские кошки, Просил попеть, но результатов никаких. <1967>

«Запретили все цари всем царевичам…»

Запретили все цари всем царевичам Строго-настрого ходить по Гуревичам, К Рабиновичам не сметь, то же — к Шифманам, — Правда, Шифманы нужны лишь для рифмы нам. В основном же речь идет за Гуревичей — Царский род ну так и прет к ихней девичьей: Там три дочки, три сестры, три красавицы — За царевичей цари опасаются. И Гуревичи всю жизнь озабочены — Хоть живьем в гроба ложись из-за доченек! Не устали бы про них песню петь бы мы, Но назвали всех троих дочек ведьмами. И сожгли всех трех — цари — их умеючи, — И рыдали до зари все царевичи, Не успел растаять дым от костров еще, А царевичи пошли к Рабиновичам. Там три дочки, три сестры, три красавицы — И опять, опять цари опасаются. Ну а Шифманы смекнули — и Жмеринку Вмиг покинули, — махнули в Америку. <1967 или 1968>

ЛЕКЦИЯ: СОСТОЯНИЕ СОВРЕМЕННОЙ НАУКИ

Не отдавайте в физики детей, Из них уже не вырастут Эйнштейны, Сейчас сплошные кризисы идей — Все физики на редкость безыдейны. У математиков еще какой-то сдвиг, Но он у вас не вызовет улыбок, Ведь сдвиг намечен по теорье игр, А также и по линии ошибок. <Математики все голову ломают, как замять грехи, Кибернетики машины заставляют сочинять стихи, А биологи искусственно мечтают про живой белок, А филологи все время выясняют, кто такой был Блок.> Мы, граждане, привыкли с давних пор, Что каждая идея — есть идея, А кто-то там с фамилией Нильс Бор Сказал, что чем безумней — тем вернее… Нет, Бор, ты от ответа не уйдешь! Не стыдно ли ученым называться? Куда же ты толкаешь молодежь При помощи таких ассоциаций?! <Математики все голову ломают, как замять грехи, Кибернетики машины заставляют сочинять стихи, А биологи искусственно мечтают про живой белок, А филологи все время выясняют, кто такой был Блок.> Мы все в себе наследственность несем, Но ведь обидно, до каких же пор так? Так много наших ген и хромосом <Испорчено в пробирках и ретортах!> Биологи — у них переполох, Их итальянцы малость обскакали: Пока <они> у нас растят белок — Уж те зародыш пестуют в стакане. <Математики все голову ломают, как замять грехи, Кибернетики машины заставляют сочинять стихи, А биологи искусственно мечтают про живой белок, А филологи все время выясняют, кто такой был Блок.> <1967>

«Реже, меньше ноют раны…»

Реже, меньше ноют раны: Четверть века — срок большой, — Но в виски, как в барабаны, Бьется память, рвется в бой… Москвичи писали письма, Что Москвы врагу не взять. Наконец разобрались мы, Что назад уже нельзя. Нашу почту почтальоны Доставляли через час, — Слишком быстро — лучше б годы Эти письма шли от нас! Мы, как женщин, боя ждали, Врывшись в землю и снега, — И виновных не искали, Кроме общего врага. И не находили места — Ну скорее, хоть в штыки! — Отступавшие от Бреста И сибирские полки. Ждали часа, ждали мига Наступленья столько дней! — Чтоб потом писали в книгах: «Беспримерно, по своей…» По своей громадной вере, По желанью отомстить, По таким своим потерям, Что ни вспомнить, ни забыть. Кто остался с похоронной — Прочитал: «Ваш муж, наш друг…» Долго будут по вагонам — Кто без ног, а кто без рук. Чем и как, с каких позиций Оправдаешь тот поход — Почему мы от границы Шли назад, а не вперед? Может быть, считать маневром (Был в истории такой), — Только лучше б в сорок первом Нам не драться под Москвой! …Помогите, хоть немного, Оторвите от жены! Дай вам бог поверить в бога — Если это бог войны! <До 1968>