– Когда в сингапурском Кабинете происходят дискуссии, в какой степени религиозные убеждения министров влияют на их позицию, например, по вопросам нравственности - казино, гомосексуализм и т.д.? Это как-нибудь проявляется?

– Они современные мыслящие люди. Это реальность общества, мы решаем, что отвечает нашим интересам, и как будут реагировать люди. Гомосексуальность со временем станет нормой. Она уже приемлема в Китае. Будет ли она приемлема здесь - это только вопрос времени.

Я не думаю, что простой народ обратится в христианство. Если это произойдет в массовом порядке, то это будет уже другое общество.

– Мы заметили, что в последнее время вы поглощены этой проблемой - язык, изучение китайского языка или политика билингвизма. Могу ли я спросить, чем вызвана ваша озабоченность и почему вы так поглощены этой проблемой?

– Меня заботит, в первую очередь, самосознание. Мы настаивали на обучении родному языку, потому что я видел разницу между теми, кто получил образование на китайском и на английском языке. Те, кто обучался на английском языке, не имеют корней. Поэтому в разгар кризиса 1956 года студенты колледжа Раффлз только смеялись, тогда как в китайской школе готовился заговор. Я думаю, это было чувство полной политической апатии и просто тупость, никакого чувства или ощущения, что происходит в обществе.

– Но вы обучались на английском, и ваши близкие коллеги тоже.

– Мы понимали, что для того, чтобы завоевать Сингапур, мы должны одержать верх над теми, кто получал образование на китайском. Тех, кто обучался на английском, была малая доля населения. Поэтому мы объединились с представителями левого крыла, чтобы победить тех, кто обучался на китайском. Поэтому я убежден, что если мы потеряем нашу принадлежность к китайскому народу, наше самосознание как самих себя, а не членов западного общества, тогда мы потеряем нашу жизненную силу. Это было нашей первой движущей силой.

Конечно, сингапурцы, какие они есть, не видят в этом никакой ценности: что такое культура? Я могу читать китайские книги в переводе на английский, но это не одно и то же. Это не дает чувства самого себя. И я окончательно убедился, что это важно, когда два моих сына, ходившие в китайскую школу, поступили в Кембридж. Тогда все носили длинные волосы, но они сохранили короткие стрижки. Их не захватило желание подражать западному веянию. Я - это я, ты - это ты, я говорю с тобой о математике, я соревнуюсь с тобой, но я - это я. Я имею в виду, что они полностью уверены в себе.

– А если бы они ходили в английскую школу?

– О, они стали бы другими. Студенты, обучавшиеся на английском, все носили длинные волосы, потому что они чувствовали, что это часть мира, к которому они принадлежат, а мои сыновья чувствовали, что они часть другого мира. Это была часть поколения китайских революционеров, не сегодняшнего Китая, а Китая 1950-х и 1960-х, где происходили грандиозные изменения.

Но в последние годы родители начали считать, что изучать китайский - это трата времени, это не имеет ценности и т.д. И вдруг в Китае произошел подъем. Если у нас не появится больше людей, говорящих на этом языке, мы потеряем наши возможности, потому что они собираются приехать сюда, а по-английски они говорят не очень хорошо и очень мало говорят по-малайски, поэтому им понадобятся сингапурские партнеры, чтобы работать с ними, говорить по-английски и по-малайски, возить их по региону.

Все наши граждане, ведущие дела в Китае, знают, что если ты не говоришь по-китайски, ты ничего не добьешься. Как ты будешь работать? Сейчас я получаю множество электронных писем от бывших учащихся школ, где учились на английском и изучали китайский как второй язык, а не из специализированных школ, которых обучают по специальной программе помощи (в них особое внимание уделяется китайскому), и они благодарят меня, что их заставили изучать второй язык. Они благодарят меня за эту базу.

Я хочу сказать, что величайшая экономика мира может использовать нас и помогать нам расти, но нам необходим их язык, чтобы общаться с ними. Нам нужен английский, чтобы общаться с Америкой и Европой, всем англоговорящим миром. Так мы развиваемся. Почему мы не можем освоить это и общаться с Китаем, и расти вместе с Китаем? Они будут самой быстрорастущей экономикой в ближайшие 20, 30, 40 лет. Посмотрите, на каком они уровне. Через 60, 70, 80 лет они достигнут уровня Америки по показателям на душу населения.

– Оглядываясь назад, нет ли у вас сожалений по поводу развития нашей политики билингвизма?

– Нет, нисколько. Если бы я знал, как тяжело будет обучить китайскому детей из англоговорящих семей, а нам пришлось использовать китайский как первый язык в школах, потому что в этих школах учителя преподавали на китайском и отказывались пользоваться английским, потому что эти дети были китайцами. Учителя считали: я буду говорить на китайском, как в китайской школе, а ты заучивай. Дети в растерянности, они не понимают. Я изменил это. Я узнал, что многие родители посылают детей за границу, чтобы не учить китайский как второй язык.

Затем я познакомился с Го Йен Сеном (Goh Yeng Seng), который теперь является руководителем китайской секции Национального института образования. Он защитил кандидатскую диссертацию по лингвистике в Лондонской школе ориенталистики и африканистики, но ему пришлось изучить английский. Он сдал кандидатский экзамен по лингвистике. И он говорил, что изучал английский так же, как я изучал китайский, - через китайский. Он смотрел в словарь - английское слово означает то-то и то-то. Если он бы он смотрел в англо-английский словарь, он потратил бы годы и ничего не достиг. Он смотрел в англо-китайский словарь, и выучил язык.