Стихотворения и поэмы
вернуться

Полонская Елизавета Григорьевна
Шрифт:

«Хотя бы нас сожгли и пепел был развеян…»

Хотя бы нас сожгли и пепел был развеян Из орудийных жерл в пространство вечной тьмы — Мы с жизнью договор наследственный имеем, И добровольно с ней не разойдемся мы. Калеки — ползаем. Безрукие — хватаем. Слепые — слушаем. Убитые — ведем. Колеблется земля, и дом уже пылает — Еще глоток воды! под каменным дождем… И поцелуй еще! Уже стучат винтовки… — Пора! Прощай! — Прощай! И сына мне оставь, Чтоб мог ты умереть, конец судьбы короткий Узлом бессмертья туго завязав! <7-15 сентября 1922>

Выкуп

В жилах чугунных застыла вода, Город в осаде у снега и льда. В низкой пещере, не в доме людском, В низкой пещере приют мой и дом. Дни беспокоюсь и ночи не сплю, Голого мальчика грудью кормлю. Страшен мне шорох, страшна тишина, Поступь тяжелая близко слышна. Вот он ползет над страною моей, Запах сладимый и хруст костей. Матери! Встанем живым кольцом! К злобному чудищу встанем лицом! Первая я выступаю вперед: — «Кто за детеныша выкуп берет? Тело за тело и кровь мою, Я за ребенка замену даю, — Радость очей моих, чернь моих кос, Светлое утро и запах рос. Буду старухой и буду слепой! Больше не смейся и песен не пой!» <1921–1922>

«Не стало нежности живой…»

Не стало нежности живой, И слезы навсегда иссякли. Только одно: кричи и вой! Пылайте, словеса из пакли! Пока не покосится рот И кожа на губах не треснет, И кровь соленая пойдет, Мешаясь с безобразной песней! <Август 1921>

III

Колыбельная

Принесла кукушка чужого птенца, — Родился ребенок, а нет отца. Деревянную люльку качай, качай! Успокойся, сын, успокойся, бай! Детский клюв клюет сухую грудь, Матери некогда, нельзя отдохнуть. «Ты не ешь, не спи, сам я буду спать. Береги меня! Береги меня, мать!» «Кукуленок проклятый, оборотень злой, Я ударю тебя о косяк головой! Я уйду от тебя, пропади совсем! Будешь ты неподвижен, будешь нем!» Но жалобно смотрит синий глаз, И смиряется сердце (в который раз!) Беспомощно тянется жадный рот. Большеротый, крикливый, — присосался, пьет… «Спи, мое дорогое, спи — живи! Я тебя охраняю всей злобой любви!» <29 октября 1921 >

Песенка

Выпал снег. Застыла речка. Зябнут лапки у котят. Рыжий котик топит печку, — Славно искорки трещат. Посидим, сыночек, тише: Видишь — хвостик… и глазок… Это серенькие мыши Подошли на огонек. И, моргая усом черным, Словно гость из дальних стран, К месту теплому проворно Подкатился таракан. И его пугать не надо, Никого из них не тронь. Ведь и мы сегодня рады, Что на свете есть огонь. Даже Муза-недотрога Встала около меня. Потеснись, дитя, немного, Дай ей место у огня. <13 ноября 1921>

Бог огонь

Были ночи темны и дни темны, И снега, и льды, и мороз… Поселились мы в сердце волчьей страны, Где не знают фиалок и роз. И кроткого бога забыли мы, И молиться не стали ему, — Никому не помог он средь зимней тьмы, И помочь не мог никому. И другой нам стал появляться бог В мутных сумерках зимнего дня, — Добродушно-вкрадчив, но зол и строг — Древний праотец, бог огня. Он закинул в унынье тесных лачуг Свой веселый и красный глаз. Покорми его — будет преданный друг, Страшен гнев его среди нас. Но ему одному мы верны теперь, Нам не страшен ни холод, ни лютый зверь Охраняем его очаг, Ни голодный и хитрый враг. Наши дети растут, как гнездо волчат, — Крепки лапы, а зуб остер, Говорят немного, а больше молчат, Поединком решают спор. Если гибнет кто — человек или конь, Если кто провинился, — знай, Их тела поедает бог огонь, А душа улетает в рай. <Декабрь 1921 — октябрь 1922>

«О, злобная земля! И в этот страшный год…»

О, злобная земля! И в этот страшный год За прежние она обиды воздает. Но много ли, дитя, и нужно нам с тобой? — Я норку теплую храню, как зверь лесной. А бедный ужин наш? Легко его нести! Но крепко для тебя держу его в горсти. Пригоршней малого продержимся к весне… И жалость с нежностью сжимает горло мне. Лишь ты, Завистница, дитя мое не тронь. От страха зимнего поможет бог Огонь, Да руки сильные, — тебя они шутя От смерти унесут и упасут, дитя. <24–26 января 1922 >

Агарь

Над Сирийской пустыней пылает восток. Сохнет ветер в безогненной гари. И пронзительно сухи, как горький песок, Исступленные вопли Агари. Спит дитя безмятежно и дышит оно В раскаленном дыханье пустыни, Но обидою смертной до края полно Непокорное сердце рабыни. — «Сарра! Сарра! Счастливая! Горе рабе! Проклинаю тебя, проклинаю! Черной язвой кидаюсь на тело тебе И питье твое в кровь превращаю! Иль я хуже тебя, иль тебе не равна В муже, в мальчике, в первенце, в сыне? Над тобою, законная мать и жена, Посмеялось отродье рабыни! Что же, думаешь — ты своего оградишь, Моего оторвешь и изгонишь? Гнется трость и ломается слабый камыш! И змею безнаказанно тронешь! Пусть замкнет твое чрево карающий бог, Чтобы муж твой напрасно с тобою возлег, Чтоб сухой ты смоковницей стала! И как сына наложницы бог поразит, — Так и твой первородный пусть будет убит, Чтобы семя бесплодно пропало!» И кидается наземь, и клонится ниц, И царапает землю ногтями… И внезапно над ней в полыханье зарниц Чей-то голос громовый и пламя: — «Встань и слушай, Агарь! За твой стыд и позор Я — Возмездие, Мститель Незримый, — Заключаю отныне с тобой договор На века и века нерушимый. Вот я воду тебе из безводья извлек, Чтоб дитя ты в изгнанье взрастила — Будет сын твой отважный и славный стрелок, И узнают враги Измаила. Увеличу его, как песок морской, Как небесные звезды умножу, И двенадцать великих племен за тобой С твоего да подымутся ложа. А законного сына заставлю Я Сам Сорок лет проскитаться в пустыне, И на долгие годы и годы отдам На посмешище детям рабыни!» <Июль 1922>