Что значит луч
вернуться

Веденяпин Дмитрий Юрьевич
Шрифт:

«Даже эти шаги, даже эти следы на паласе…»

Даже эти шаги, даже эти следы на паласе, Даже этот пейзаж с набегающим березняком, Все, что было и будет, стояло тогда на террасе В треугольниках солнца, трепещущих под потолком. Человек в канотье с чемоданом в пустынном отеле, Оглянувшийся на неожиданный окрик портье, Потому что портье примерещилась кровь на постели И лежащий ничком этот самый субъект в канотье. Или дама в машине, закуривающая сигарету, Наклонившись к тому, кто, умолкнув, сидит за рулем; Чуть подавшись назад и направо, навстречу ответу; Сигаретный дымок, как крыло, у него за плечом. Но потом все уходит, и только в бревенчатом доме Белокурая девочка с чайным подносом в руках, В белом платьице, с бантом, помедлив в кухонном проеме, Выплывает к гостям с пирогом в именинных свечах. Но и это уходит, лишь кружатся белые мухи, И старик-лесовик, помолясь, раскрывает уста, Чтобы кротко и просто поведать землянам о Духе, От которого радость, сияние и теплота. В этих нежных волнах золотистого и голубого Ни террас, ни машин, ни раскуриваемых сигарет; Дверь сама открывается настежь в клубящийся свет… Страшно: падая в небо, не вспомнить заветное слово. 1987

3

Если свет — тьма…

(семь стихотворений 1994–2001)

Одуванчик

Жизнь моя в столбе бесплотной пыли, В облаке, расплывшемся от слез, В зеркале, которое разбили, А оно очнулось и срослось. В комнате, как в солнечном осколке Озера, сверкающего сквозь Листья и ослепшие иголки, Пляшут пряди солнечных волос; Рыбаки спускаются по склону По траве, блестящей от росы; Папа говорит по телефону, Обреченно глядя на часы. Даже в зимней обморочной давке, В стеклах между варежек и шуб Тонкие секунды, как булавки, Падают, не разжимая губ; Но не зря в серебряном конверте Нас бесстрашно держат на весу — Как от ветра, спрятавшись от смерти, Одуванчик светится в лесу. 1994

«Слова стоят, как стулья на песке…»

Слова стоят, как стулья на песке. В просветах между ними видно море, И тишина висит на волоске На волосок от гибели, в зазоре Зари, в пробеле воздуха, в пустом Приделе на потрескавшемся фото, На небе, перечеркнутом крестом Пушистыми следами самолета И наведенной радуги; прилив Шуршит волной, серебряной с изнанки, И мальчик в туго стянутой ушанке Сквозь снегопад у дома на Таганке, Не отрываясь, смотрит в объектив, Как в форточку в пространство пустоты, Где прыгают бессолнечные спицы, Как в зеркало, где — против всех традиций Магического знанья — если ты Не призрак — ни пропасть, ни отразиться. 1998

Обещание

Агент, убитый в телефонной будке, Встает с колен в гостинице во Львове. Луна в окне желтеет в промежутке Между стеклом и пойманным на слове Пространством, обещавшим всем, кто в нем Смотрел с холма на медленную воду Сквозь зелень сада — там теперь у входа Дежурит ангел с пламенным мечом Вращающимся; пламя, ударяясь О пустоту (сосну давно сожгли), Рассыпавшись на искры, рикошетом Уходит на террасу, притворяясь Лучом, застрявшим в зеркале, букетом Иван-да-марьи в солнечной пыли… 1998

«Мне хочется срифмовать…»

Мне хочется срифмовать «Искусство» и «чувство», Вообще-то, Это диагноз, это — Как бахнуть из пистолета В Музу И ахнуть Где-то По ту сторону добра и зла, Вернее — по эту. Поэту (За такие дела И отношенье к предмету, Как он бы сказал, любви) Не заслужить пиетета Со стороны букета В стеклянном кубике света С бабочкой визави. 2000

«Мама под снегом ведет ненормальную дочь…»

Мама под снегом ведет ненормальную дочь. Это нормально; земля обрастает сугробами; Дом вверх ногами висит в опрокинутом небе — Кто-то расчистил каток; сны, мешаясь со злобами — Любит-не любит? — положены всякому дневи; Случай гадает, не зная: помочь-не помочь? Голос бормочет: «Заря новой жизни», «побег В царство свободы», «мужайтесь», «да будут отложены Все попеченья житейские», «верьте», «терпите»… Время стоит у окна и в слезах, завороженно (Каждый нежданно-негаданно в центре событий Собственной жизни, как минимум) смотрит на снег. 2000

Знамя

Встреча за закрытыми глазами С чем-то, что из рук Вон, шурша и хлопая, как знамя, Падает на луг. То ли память, то ли вечер, то ли Невечерний свет Меркнет перед тем, что поневоле Значит этот бред. Знаменосец знаменует страсть Даже мертвый, сшибленный, как кегля; Знамя мнется и струится, медля Сдуться и упасть. Не вздыхать бы, рея, в тишине Знамени над лицами слепыми, Если бы не собственное имя На его усталом полотне. 2001

«В траве, в костре июня, у торца…»

В траве, в костре июня, у торца Шестнадцатиэтажного дворца, Споткнувшись о натянутое время, В зеленом круглом мире, где пришлось — Приходится-придется, глядя сквозь Танцующую солнечную темень Туда, где только музыка, без слов, И мелкий дождь, как стрелки без часов, Среди стволов стрекочет наудачу (В душе у грибника то вскрик, то всхлип: Нет, гриб — нет, лист — нет, гриб — нет, лист — нет, гриб), За полчаса до выезда на дачу — Все собрано, но ты еще в Москве — Над мальчиком — что тот грибник — к траве Склонившимся над смятой пачкой «Dunhill» И собственным беспамятством, в аду, В Москве и в опечатанном саду Стоит стихотворение, как ангел. 2001