Те же, кто находятся рядом друг с другом — как я с АЧ или как ЮФ с МВ — работают на объединение в группе. Они верят, что рай наступит только для всех вместе. Так, у каждого из нас некоторая часть иудейская, а некоторая, скажем, православная, но за иудеев тем не менее отвечают своего рода дежурные, и это наш враждебный клан. Когда мы враждуем с этим кланом, мы враждуем и с иудейской частью внутри нас, когда исследуем иудаизм, исследуем и эту нашу часть. И таким же образом каждой актуальной метафизической позиции соответствуют части внутри каждого из нас и внутри группы. Каждый член группы имеет свои свойства, которые позволяют ему разрабатывать то или иное направление и одновременно служить олицетворением тех или иных сил, так взаимодействие между членами группы приобретает космический характер.

Таким образом мы и заключаем в себе космос, только вместе с которым целиком и можно выйти куда-то в другое место, в «иной мир». Причем никто не знает, что такое этот иной мир — может, он, как говорят христиане, внутри нас, и после определенной работы с нами произойдет некое внутреннее изменение, а может и нет. Алхимия говорит о получении философского камня, и то, что мы делаем в группе, тоже называется работой. Причем, великой, потому что никакой у человека нет важней работы, чем найти свою родину. Я приводила пример в отрывке из Тайши Абеляр о донье Соледад, Телке. Это было описание МН. Каждый из нас имел свои области ответственности — в силу тех качеств, которые нам даны судьбой. Тех самых пут, сковавших Сокола: 12 знаков зодиака, в которых стояли планеты в день нашего рождения. И не раньше, чем мы постигнем необходимость и причину проявленных в нас качеств, мы освободимся от этих пут, и отделим ветхое от нового. Непримиримая вражда между кланами лишь отражает вражду между качествами, и хотя каждый на своем месте должен исполнять свою роль (и враждовать с чужими), это не значит, что мы все не близки и не действуем сообща. Таким образом явная вражда оказывается тайной дружбой, а в явной дружбе скрыта тайная вражда, и наша задача открыть это всё и принести знание всей группе.

В поединках даже между членами одного клана нет ничего плохого или опасного. — Напротив, они символизируют борьбу стихий, если каждый из бойцов достаточно сознателен, чтобы отделять манифестируемое качество от себя самого, и видит его проявление в каждом из других товарищей и в космосе в целом. Таким образом качества как бы слегка отходят от нас, поскольку мы их все разделяем, а значит путы становятся слабее. Например, я отвечаю за службу, за воинскую иерархию снизу. Если кто-то из нас будет говорить что-то о том, как надо служить или что такое служить, он будет думать и об этом вообще и обо мне. Ведь мой яркий пример у него запечатлелся в мозгу намертво: «Катерина мне служит, а ты — другое дело», потому что мы — вместе. Так для него служение будет олицетворено близким человеком, товарищем по группе. Или телесные страдания, которые испытывают в той или иной мере все. За них отвечает АЧ, поскольку его искалеченная нога заставляет его страдать постоянно. Он лучше других понял, что дает страдание, а что забирает, и как с ним следует обращаться, и может об этом что-то сообщить. Поэтому говоря о своем или чьем-то страдании, каждый имеет в виду и АЧ. Поскольку каждый из нас символизирует какие-то вещи, наше взаимодействие тоже становится символичным, и простые, не имевшие особого значения термины в нем приобретают оттенки новых, важных значений. Например, Гитлер имеет отношение к ЕП, а Сталин, соответственно, к АЧ. А «Голубое Сало» — про любовь Сталина и Гитлера. Если АЧ и ЕП безоговорочно хвалят роман, значит союз между ними отражается как-то в той любви, когда Сталин прилетает к Гитлеру с дружеским визитом. И если МВ и ДК говорят, что «Голубое Сало» — ничтожная пошлость, здесь просматривается и их отношение к такого рода мужским союзам, что должно как-то быть обусловлено и их иудаизмом, и любовью к современной науке, и другими их общими свойствами. И так далее.

Поэтому любое высказывание члена группы имеет очень серьезное значение, в некотором роде космическое, и их разговоры, помимо прямого, несут в себе и массу других смыслов, следующих из свойств, которые они манифестируют. При этом чем сознательнее становятся члены группы (а они работают над этим), тем сознательнее они проявляют те свойства, которыми владеют, тем более серьезные источники им удается найти для прояснения вопросов. Например, в ЕП есть некий аспект разрушителя, любителя мира после ядерной войны, хаоса и тотального уничтожения. Он находит божество, соответствующее его стремлениям, — Кали. Он пишет ей, страшной и черной, хвалебные гимны, так что остальные в группе могут проникнуться его пониманием божественного. Но ему мало того, что он может найти на русском и немецком, и он учит санскрит. Параллельно пишет поэмы, посвященные Нечистой Деве, — это уже некоторая трансформация. Или рассказы про Ракшаси, выдержанные в духе Вед, которые он переводит. Это теория. Однажды при каком-то обсуждении ЕП публично выражается так, что это выглядит разрушительно для его образа и даже постыдно. Что-то, кажется, про свой алкоголизм. Можно сказать, нападение ракшаси. АЧ подхватывает эту тональность и добавляет саморазоблачения ещё лучше — про свою импотенцию. Я читаю этот ужас, и из сочувствия пишу вообще совершенно невозможные вещи: про то, как на вязках мне ставили катетер. Неважно, что никто из нас не был правдив, — кроме меня, — выглядит это всё равно ужасно. ЕП, раздраженный моим преувеличением его порыва, пишет гневное пожелание смерти дегенератам — очевидно, имея в виду всех дегенератов и себя самого в том числе. В это время я нахожу и публикую выдержку из алхимического трактата Фламеля — о черном вороне, голову которого надо отрубить, чтобы получилась чистейшая белизна. Посмотри, цитирую я Фламеля, коленопреклоненный человек перед тобой — это ворон, отруби же ему голову! Эти слова обращены прямо к ЕП: если ты гневаешься на меня, я приму твое наказание — отруби мне голову, я виновата — и вся композиция от этого немедленно белеет. ЕП создает гимн Нечистой Деве.

Или ЕП приглашает всех на страницу Нади Фоейрлещер, прекрасной германской девушки-огнетушителя, под руководством учителя изучающей материалы РоСД (ТМ). Эта Надя, образ, который он ей нашел, ее стихи, ее дурацкие письма ALL CAPS, обрисовывают некое женское существо, скрытое в ЕП, к которому каждый из семьи начинает относиться по-своему. Или АЧ пишет женские стихи от имени покорной влюбленной девушки: «Мне больше счастия не надо, чем быть собачкою твоей». Тут уже не имеет смысла вопрос, выражает ли он часть себя, какой-то аспект, связанный со мной или МН, или что-то ещё — потому что это всё сразу. Эта девушка, должно быть, любит ЕП, — думаем мы, женщины, и понимаем, как ещё, оказывается, можно его любить. МН любит его по-дочерни и матерински, я — как ровесница в старших классах и как сатанистка — сатану, но никто из нас не любит его так, как эта непритязательная девушка АЧ. Она будто берет на себя всех тех собачек, которых я не смогла перенести.

Таких примеров я могу привести сколько угодно — из нашей общей переписки за шесть лет. Каждый писал что-то свое, и, без сомнения, остальные это тут же читали. Их следующие слова не могли не быть ответом. Основное направление, вектор нашей работе, как я ощущала, задавала та страшная травма, которая привела к расколу на два клана. Мы искали, как облегчить наш груз. Каждая новость, написанная ЕП, выглядела как разрешение болевого узла, каждое разъяснение АЧ приносило некоторое облегчение, тексты ЮФ, будто бы не обращенные к нам, были все про это. Однажды развязать этот узел у нас почти получилось, и в нашу группу чуть было не вошла молодая кровь, но как раз в это время (11 сентября) кончился тогдашний Эон.

Как вы понимаете, в структуру моего бреда ложились и искажения последнего этапа, острого психотического периода. Так получалось, что мы каждый раз всё приближались и приближались к спасению, дверь в иной мир открывалась всё шире и шире, пока вдруг иной мир не оказывался повсюду вокруг меня (острый психотический эпизод) и я уже могла быть кем угодно, и имела дело с богами и демонами. Об этом я расскажу подробнее позже, скажу только, что всегда одинаково было то, что, после попадания в этот иной мир я недолго по нему гуляла, так как всегда приезжали некие слуги злого демиурга, стражники или голубые ангелы, вязали меня и везли в дом смерти, где мне делали укол. От которого я умирала в мире ином и обнаруживала себя после смерти в прежнем мире, в который уже не чаяла вернуться, в жалком положении надзорной пациентки психбольницы.

Достаточно было первых 2–3 дней в стационаре, чтобы острый психоз проходил совершенно, и я начинала старательно выполнять все предписания персонала, чтобы скорее выйти на свободу. С этого момента я уже производила впечатление почти нормальной, только подторможенной таблетками и деперессушной. Единственное, что могло бы насторожить наблюдателей: я страстно стремилась на волю, потому что мне надо было выйти в интернет. Там, в сети была жизнь, там жила наша семья, а я тут, без них, но с ними в сердце, пока что перебирала по словам последние дискуссии, которые помнила наизусть. Выйдя из дурдома я страстно стремилась на работу: чтобы пользоваться интернетом. Иногда мне это не удавалось в течение нескольких месяцев — и это было поистине ужасное время. Депрессия от жестких нейролептиков сама по себе неслаба, но на фоне отлучения от семьи она уже почти не ощущалась. Я распечатывала, если удавалось, письма с нашего листа, и перечитывала их по сто раз — это было обыкновенное мое занятие даже и когда появлялся интернет. Я находила всё новые оттенки смыслов в этих разговорах и напряженно думала над ответом, который я, как член группы, просто обязана на это предоставить.