А вот и сам выскакивает на площадь наглый дворянчик Ерш-Ершович, лихая образина, раковые глаза, острые щетины.

Крутятся, пританцовывают вокруг мелкие рыбы, требуют для Ерша наказания.

Рыбы обступают Ерша со всех сторон, тянут сеть, но ловкий проходимец крутится по площади и с каждым пируэтом как бы невзначай подкидывает золотые к ногам судей.

…Едва начал Фрол разбираться в смысле происходящего перед ним пляса, едва начал сочувственно прихлопывать, присвистывать своему сословному брату Ершу-Ершовичу, как вдруг…

– Пади! Пади! – послышались жуткие крики. – Берегись! Берегись! Спасайтесь люди добрые! Держи воров!

Всадники с батогами ворвались на площадь, стали сечь толпу и хватать дерзких скоморохов. Толпа понесла Фрола, и вдруг он увидел, что по краю площади медленно едут два начальника – князь Томила Ловчиков и граф Шпиц-Бернар.

Фрол схватился за подштанники. Цело ли батюшкино заветное письмо?

Сказалось – цело!

– Авось-ка Ловчиков даст мне какой-никакой кафтанец со своего плеча… – бормочет он.

Фрол, отчаянно работая локтями, пробивается вплотную к всадникам и выкрикивает:

– Эй, князь Томила Путилович, знакомо ли тебе имя Скобеевых?

Но князь даже не услышал крика. Образ Аннушки, томящейся в окошке, все витает перед ним. Он оторвался от своего «дальновидца» и обратился к спутнику.

– Видал ли ты, граф Шпиц-Бернар, невесту мою Аннушку?

– Энгельхен! – рявкает бравый капитан. – Большой голубчик! – он показывает руками. – Цветущий блум! Цветущий плум!

– Ах, Аннушка… – вздохнул было Томила, но не успел закончить вздоха, как был стянут с седла железной рукой оборванца. Сильнейшая пощечина сбила князя с ног.

– Я те дам, ах Аннушка! – орал ужаснейший оборванец. – Аннушка моя!

Княжья стража налетела вихрем на голыша. Взметнулись сабли, но князь остановил расправу.

– Батогов ему! – томно сказал он. – Да смотрите не до смерти.

– О, джентль хат! – восхитился граф. – О лямур! О херц! Бабешка!

Рыцари уехали, а над поваленным Фролом засвистели батоги. Юноша скрипел зубами от боли и стыда.

– Ну, Москва… и верно ты бьешь с носка… – шептал он.

Ушли мучители, разбрелись бессердечные ротозеи, а Фрол Скобеев все лежал распростертый в грязи, глядя в веселое небо, где еще недавно летал хозяином. Вдруг ласковый голосок долетел до его слуха:

– Вставай, дворянский сын, да возьми себе платьице по чину.

Изумленный Фрол резко садится и видит перед собой опрятного милого вьюношу (это, разумеется, Онтий), который одной рукой протягивает ему кафтан и саблю, а другой держит под уздцы справную кобыленку.

– Кто ты есть, лукавый человек? – подозрительно спрашивает Фрол.

– Я есть пскопской купец и Скобеевых род хорошо знаю. Возьми-ка, Фролушка, кафтанец позор прикрыть, возьми лошаденку для помочи, а что с сабелькой делать, ты, видать, сам знаешь.

– А была не была!

Фрол вскакивает, мигом натягивает кафтан, хватает саблю, свистит сиим острым предметом направо-налево.

– Ну, Томила, ноне берегись!

– Хорош витязь, хорош, – умильно приговаривает Онтий и вдруг, схватив лошадь за хвост, резко поворачивает ее под саблю.

– Вжих! – опускается сабля, и в руке у Онтия остается лошадиный хвост.

– Караул! – завопил хитрец на всю Ивановскую, потрясая хвостом. – Держи вора! Хвост моей кобыле отрубил, супостат!

Прибежали караульные с бердышами, обратали Фрола, давай его давить.

– А ну, тащите его к судье Шемяке! – распорядился Онтий.

Вдруг из толпы кубарем покатился под ноги стражи юродивый Вавилон.

Отчаянным усилием Фрол сбрасывает с себя караульных, пускается в бегство, но ненароком сбивает с ног проходивших по площади попа с попадьей и насмерть зашибает их беленькую собачонку. Толпа настигает Фрола. Поп, громко рыдая, потрясает трупиком собачки.

– Ахи-ахи, братия, кобелек сей был нам с матушкой аки сын родной! Тащите убивца к Шемяке-судье!