— Какой я оратор, я еще маленькій…

— Но уж очень ты толково говоришь.

— Ну, а как ты в школ, небось тоже агитируешь учеников-то? — спросил Ланин.

— О да, бывает, да что они понимают; чуть что скажешь, а они сейчас: «Большевик, большевик!»; болыпвеики, говорят, людей за ничто убивают: и сейчас-же ко мн драться лезут.

— Это плохо, — с сожалніем проговорил Ланин.

— Нт ничего, — быстро выскочив на середину кухни, сказал Гриша. Я тоже, как начинают меня бить, и я бью, сейчас живо; — он скакнул в ту и другую сторону, размахивая кулаченками и, встав, проговорил, — дам кому в морду, кому в зубы и убгу, — и он прислонился опять к простнку; кухня огласилась дружным смхом.

Ланин перестав смяться, но еще улыбаясь, проговорил:

— Ну брат, хотя ты и орленок, как я вижу, но все таки ты один, и поэтому дло твое дрянь.

— Да здсь-то у меня это мало бывает, — возразил Гриша, — вот в Пенсильваніи, когда я был, оттуда мы и сюда пріхали; там у меня была каждый день война….

— Тоже из за большевиков? — спросила Маша.

— Да, — отвтил Гриша и продолжал. — Один раз как-то надоло мн слушать, как они на большевиков все нападают, я и сказал, что они ничего о большевиках не понимают, и что большевики, это вс бдные, рабочіе люди и что они хотят сдлать, что-б всм рабочим хорошо было. А они тут-же на меня и накинулись, здорово тогда подрался, их было пятеро; мн попало, но и я им дал, потом вырвался и убжал. С тх пор и пошло почти каждый день, или ждут они меня у выхода школы, и тогда на кулаки надо драться и убгать, а если их нт у школы, то я ходил только один в эту сторону через большую луговину, к нашей фарм, а они в другую тогда кидали камнями. Но я то один, а луговина-то большая, — Гриша снова вышел на середину кухни, — они кидают, камни лтят, туда и сюда, я отпрыгиваю то в одну, то в другую сторону; — в одного-то трудно попасть, а я тоже кидаю, их-то много, в кого нибудь да попаду. Один раз одному голову проломил.

— Однакож ты не много на свт-то живешь, а приключеній, как видно, у тебя не мало, — смясь сказал Ланин. Уж очень ты боевой.

О да, много, — встрепенувшись, воскликнул Гриша, — вот в прошлое лто молнія ударила в наш дом и чуть-чуть меня не убила. Это было так: сидл я у окна, близко к простенку, вдруг, «трах!» — стна напротив меня треснула, а вы знаете из какого камня был дом-то построен: Из дикаго тесанаго камня; камни во-о, какія, — и он растопырил во всю ширину свои неболыпія руки. Дом-то на сотни лт строился, да он уж и стоял лт сто. Теперь уж так не строят. Теперешній дом от такого удара в дребезги разсыпался-б, а у того только стна треснула и крышу разворотило. Так вот, когда ударило, я чуть не оглох, и теперь мн кажется, что не так уж слышу, и тогда я видл, как около меня, точно огненная стрла пролетла и прямо в окно, а не далеко, напротив был сарай из толстых, в обхват, бровен построен; теперь уж из таких не строют; ударила в него, а там лежало все, соломы полный сарай, хлб только-что обмолоченый, дв лошади и корова там же стояли. Отец и говорит: «Ну Гриша, идем скорй выводить, я лошадей, а ты корову». Перед тм я боронил и когда пріхал, то так, не снимая уздечки, ее в сарай и поставил; ну отец ее сразу взял за уздечку и вывел, корову-же я не могу выгнать да и только, уж искры сыпятся сквозь потолок, и огонь в щели пробиваться начал, а она дура, один раз совсм было уж выгнал, она назад, — прет в огонь, насилу выгнал; и только отогнал шагов десять, как сразу огонь охватил весь сарай.

— Что, застраховано было? — спросила Маша.

— Что это?

— Я говорю, застрахован был у вас сарай-то или нт, а то вы могли бы получить за это.

— О, да-да, застрахован; мы получили шестьсот долларов, да за трещину в стн двадцать пять содрали с компаніи, — смясь закончил Гриша.

— По большевистски, — пошутила Маша.

— Чего там по болыпевически, — серьезно, глядя на Машу, возразил Гриша. Стна-то вдь с трещиной уж некрпкая, а компанія-то богатая, для нея эти деньги, как для меня один сент.

— Врно брат, правильно, — захохотав, сказал Ланин, другіе поддержали его и, вс смясь и улыбаясь, смотрли на Гришу, а он продолжал:

— И то агент говорит: «Чтож, это закрасить можно»; а я ему сказал; закрасить-то можно, но она может развалиться, мжно бы е него больше за нее взять, да отец испортил, говорит: «давай двадцать пять», и агент согласился.

— Да, проворонил твой отец, — скрывая улыбку, замтил Ланин.

— Я уж ему говорил, что за нее сотню можно бы было взять, — подтвердил Гриша и, засмяввшсь продолжал. А еще один раз, вот что было: Отец на молодой лошади пахал, а я на старой боронил, когда мы кончили и шли домой, отец вел молодую лошадь, а я старую, а эта старая очень любила играть. И вот она начала: то мн по ше потрет мордой, то по лицу, а сама все, «и-го-го».

— Это она смялась, — сказала Маша. Гриша сурово, глянув на нее поправил:

— Лошадь не смется, а ржет, — Маша закусила нижнюю губу, чтоб не разсмяться, — а Гриша продолжал: — Вот она играла, играла, потом, как-то подцпила меня головой, да как махнет, я и полетал через частокол прямо в огород. Хорошо, что земля там была вспахана, как упал то было мягко и ничего, только немножко ушибся.

— Да счастлив ты, что не упал на частокол, замтил Ланин.

— Ну уж и дал же ей отец кнутом за это, — Гриша быстро вышел на середину кухни, прикусив нижнюю губу, сдлал злое лицо, «должно быть, изображая отца» и, ожесточенно махнув рукой два раза, приговаривал: — «Не играй, не играй, если не можешь», — кухня огласилась дружным хохотом слушавших.

— А что, любишь ты фарму? — спросила Маша, глядя на Гришу, снова стоявшаго в простнк у окна, послдній быстро перебросил свою кепку из правой руки в лвую и, продлав это, он воскликнул:

— Я-то, о да, люблю; да вот этот не позволяет, — и он размашисто ударил правой рукой себя по карману.

Маша громко захохотав, чуть не упала со стула на пол. Ланин подмигнув ей проговорил:

— Ну, что ты смешься, он дло говорит, бдному всюду плохо…

— Да да, — подхватил Гриша: — на то, не хватает; того нт, другого нт. Вот теперь говорят в Россіи мужикам хорошо, — говорил Гриша, — правительство во всем помогает: денег в займы дает, машины разныя для них покупает, учителей по деревням посылает, которые учат как пахать, как сять, и все такое, что нужно знать мужикам.

Здсь-же, — продолжал Гриша, — хорошо на фарм у кого денег много. Около нас жил богатый фармер, у него было сто пятьдесят акров земли, пятьнадцать коров и дв машины, которыя называются тракторами: это такія машины, что все длают: и пашут, и жнут, и молотят. А мы, бдные, так и не могли купить такой машины, и отец сам сдлал молотилку.

— Да, это интересно, — сказал Ланин, как же он ее сдлал?

— Это очень просто: «Вы видали, может быть, круглый вал, которым забороненное поле укатвают, — глядя на Ланина, говорил Гриша, Ланин кивнул головой, — так вот недалеко от него, к этому-же станку папаша придлал другой вал четырехугольный — из толстых досок сколотил его; в концы вала вставил по желзному штиву, а на штивы надл шестерни, по такой же шестерн поставил и у круглаго вала, на них накладывались желзныя цпочки, и когда лошадь везла станок, то круглый вал катился по земл, четырех-угольный-же немножко недоставал до земли, а цпочки вертли его. Мы разстилали овес и водили лошадь по нем; вал вертлся и ударял досками по овсу, мы перевертывали овес, пока не обмолотили хорошо, потом отгребали солому, а внизу оставались зерна; но они не были чисты, то знаешь, их надо подбрасывать вверх…