– Интересно девки пляшут… – задумчиво произнес Альбиков. – Похоже, что ты, Игорек, просто притягиваешь разные… интересные случаи. То командир кампфгруппы, то вот теперь абверовец.

– Мало того – он не простой офицер, а начальник оперативного отдела! Тебе эта контора знакома?

– А как же! – ухмыльнулся сержант. – И мне тоже чрезвычайно интересно, что это могло понадобиться разведчику из центрального аппарата на фронте! Да так, что он не поленился отправиться через ничейную зону с транспортным конвоем!

– Идите к черту! Ничего я вам не скажу! – гордо ответил фон Вондерер.

Мы с Альбиковым, услышав такое смелое заявление, не сговариваясь, заржали, как кони.

– Не скажет он… – отсмеявшись, сказал сержант. – Это он еще Петю Валуева не видел…

– Грязные русские свиньи! Untermenschen! [74] Вы недостойны называться людьми! – горячо выпалил гауптман. – Я знаю, как вы пытаете в своих застенках, и не боюсь вас! Скоро ваша армия будет разбита и тогда…

– Хавальник завали! – Я не удержался и врезал разговорившемуся немцу по наглой арийской морде. – Тоже мне, сверхчеловек нашелся… Будешь выебываться – руки за спиной скручу и буду за них дергать каждый раз, как мне твоя улыбка недоброй покажется!

– Палач! – выдохнул гауптман разбитыми губами, за что еще раз от души получил в торец.

– И запомни, тварь: никогда вам, козлам, не победить! Вы в нашей стране таких пиздюлей огребете, что ваши внуки при одном упоминании этой войны от страха сраться будут!

Я вспомнил, как пару лет назад, в Ганновере, мы с приятелями, такими же командированными на семинар инженерами-строителями, сидели в кафешке, скромно отмечая «рюмкой чая» окончание очередного трудового дня. Надо сказать, что поселили нас хоть и в чистенькой, но довольно дешевой небольшой гостиничке на окраине города. Точнее – в самом что ни на есть пролетарском районе. Встретить здесь белокурую бестию арийской внешности было практически невозможно – немцы обходили райончик стороной. А жили тут в основном «остарбайтеры» – югославы, арабы, негры… Больше всего турок было. Однако мы, воспитанные в СССР, быстро нашли с ними общий язык, хотя, по местным меркам, принадлежали к разным кастам: мы – инженеры, они – простые работяги. Нет, ясное дело, до братания дело не дошло, я мог кого угодно и черножопым обозвать, и бараном, и ишаком. Но здешний народец чувствовал – мы относимся к ним как к равным, а не плюем сверху, как цивилизованные европейцы. Поэтому нас в районе уважали.

Вечером податься особо некуда, на командировочные не пошикуешь, но мы нашли отдушину – стали посещать кафешку рядом с нашей гостиницей. Держал ее Максуд – хозяин, бармен, повар. Един в трех лицах, как господь бог.

В первый же вечер, услышав, как мы заказываем кофе, Максуд навострил уши и разразился длиннющей тирадой на каком-то смутно-понятном славянском языке. Из дальнейшего выяснилось, что он, добрая душа, решил, что перед ним – его соотечественники. Оказывается, матушка нашего достопочтенного хозяина – полячка, а русское произношение немецких слов напоминало ему акцент поляков. Ну, поляки так поляки, хотя я их не люблю. О чем тут же и сообщил Максуду. И, представьте себе, попал в точку! Максуд к соплеменникам своей матушки относился не то что плохо, а как бы это поточнее выразиться?.. В общем, он искренне полагал, что турки совершенно напрасно чего-то там не поделили с армянами, когда на свете существуют такие вот поляки! «Решать надо было сначала польский вопрос! – разливался соловьем Максуд. – А потом уже можно было и на армян отвлекаться!»

Специально для русских наш хозяин выволок откуда-то самовар, а на следующий день умудрился приготовить гречневый плов – гречку с мясом. А так как он не забыл подать к своему кулинарному шедевру национальную русскую приправу – водку, то мы совершенно искренне заявили, что всяким там шеф-поварам из каких-нибудь «Максимов» или «Пале-Роялей» до него – как до Китая по-пластунски!

Поэтому маленькая кофейня-забегаловка Максуда стала местом наших ежевечерних посиделок. Хозяин выделил нам персональный столик, дополнил нарды бильярдом (качества, конечно, невысокого, но на безрыбье – и лягушку в уху!), заваривал крепкий черный чай и даже научился печь блины! Мы же платили ему постоянством и щедрыми чаевыми…

Но все это только предыстория, а сама история произошла немного позднее, где-то через три или четыре недели после нашего приезда в Германию.

В тот день немцы отмечали какой-то свой праздник. Я понятия не имею, какой это был праздник, и, честно говоря, совершенно не страдаю от этого. Праздник – и все. Гораздо интереснее было то, как они его отмечали…

Оказалось, что у немцев есть странный обычай: праздник они отмечают не в одном заведении, а во многих. Предпочтительнее – во всех, что находятся в зоне досягаемости. Выглядит это следующим образом: нестройная толпа потомков тевтонских любителей подледного плавания с шумом и гамом заходит в кабак. Там они выпивают по кружке пива или по рюмке водки, после чего, пошумев еще немного, дружно двигаются в следующее заведение, где все повторяется.

Наверное, это имеет некоторый смысл: начав в приличных ресторанах и барах, немчура медленно перемещается в кабаки пошибом пониже. Туда, где не стыдно быть нажратым, аки свинья, где можно подраться, поприставать к женщинам соответствующего поведения и прочее.

Когда в кофейню Максуда ввалилась гомонящая немецкоговорящая толпа, мы, не ожидая беды, спокойно сидели за нашим персональным столиком в уголке и слушали очередные записи турецкой эстрады. Голоса были, кстати, очень ничего, но для русского уха здорово непривычны. Настолько, что нами была выведена следующая закономерность: если мы начинаем подпевать записям и при этом не сбиваемся с ритма – хватит пить, пора по домам! Но до этого момента было еще далеко, и потому мы, со спокойной душой, продолжали процесс употребления спиртного под хорошую закуску и приятный разговор.