Я начал рыдать. Причем так сильно, что внутри какой-то еще один я ужасался этому. Я начал кричать что-то вроде богохульств, посылая Его на три буквы, меня шатало и реально болела душа. Тогда этот еще один я подумал отстраненно: если что-то так болит — значит, это существует.

Регина очень испугалась. Понимаете, не должен мужчина так себя вести. С детства молотом в нас забивают то, что это позорно. Мы раздражительны, усталы, мы ненавидим свою жизнь потому, что никогда и никому не открываем правду о своих чувствах. Потому что все мужчины знают, что правда — это не спасение. Редко какая женщина может эту правду принять, она настолько сильна и глубока по уровню переживания, что даже извлечь ее наружу чревато большими последствиями. А вот в этот момент она выходила. Как гной из поганого чирья, как отчаяние из надежды, которая так и сбывается. Как безмолвный, классический вопрос — почему именно мы?

Потом я успокоился. Мы поехали домой, взяли что-то к чаю. Регина лежала, а я уже не помню, что делал. Поганое время, очень поганое.

Для окончательной проверки результата и если что — направления в больницу (а тот центр просто был консультативным), мы пришли еще через неделю. Врач долго осматривала Регину и в конце концов радостно заявила, что плодное яйцо закрепилось на самом-самом краю. Не спрашивайте меня, на краю чего там оно зацепилось, просто она сказала, что беременность протекает вполне нормально.

И мы снова были в шоке. Опять и очень нехило тряхнуло что-то изнутри, сердце металось между новой надеждой и каким-то усталым вопросом — что, снова ждать, бояться и верить? Моя жена очень «переживательный» человек. А глядя на нее, начинаю переживать и я. Потому что нет для меня более дорогого человека, чем она. Слишком близко к сердцу я воспринимаю все, что происходит с моими близкими.

Та самая главная врач направила нас к врачу рангом поменьше. Я, конечно, думал, что нас так и будет вести та самая главная, но, видимо, клиника на то и клиника, чтобы пациентов перенаправлять потом по специалистам.

О, специалист была дружелюбна. Она просила называть ее чуть ли не «мамой», постоянно улыбалась, и, честно говоря, мне не очень понравилась с самого начала. Вы же понимаете, что профессионалы крайне редко бывают дружелюбны — они самодостаточны, и им не нужно кому-то нравиться. Возможно, вежливы, но не более того. А когда «специалист» пытается всеми силами понравиться, то он просто чувствует свою неуверенность в своей области. Такой специалист не самодостаточен.

Но, впрочем, тогда с женой мы были в некоем полуэйфорическом состоянии. В принципе я почему-то был уверен, что в этот раз уж точно все получится. Главврач сказала волшебную фразу: «Бог любит троицу», — и она мне понравилась.

Интересно, что на тот момент жена принимала курантил (кроворазжижающее) и еще какие-то полезняшки для беременных. Новый врач курантил отменила. Почему? Я так до сих пор и не могу понять. Хотя наверняка она могла понимать, что у Регины плод уже погибал, и это могла быть гипоксия из-за густой крови.

Но мы были… счастливы. В принципе, не было каких-то особых опасений, я опять увидел ту самую милую, осторожную, сосредоточенную Регину, которая спускалась по лестнице, держась за перила, кушала фрукты. Была погружена в себя и к чему-то прислушивалась. Все это я видел в прошлый раз. Это было трогательно, больно и по-настоящему тревожно за жену.

Но я не показывал виду. Есть одно золотое правило — когда человек о чем-то сильно тревожится, то нельзя смотреть на него сочувственно и спрашивать, плохо ему или хорошо и о чем он думает. Нужно быть оптимистом в любой ситуации, калеными клещами выдирать из себя опасения и уверенность свою одним видом передавать этому человеку. Я так и поступал. И видел, что жене становится спокойнее. Мы улыбались, смотрели друг на друга, разговаривали с ребенком, и тепло было в наших сердцах.

Я просто физически не мог поверить в то, что может быть плохо. Ну представьте — третий раз, платная клиника, какая-то особая надежда.

Однажды мне надо было поехать к родным. Да, если не ошибаюсь, просто что-то отвезти. Сидел в автобусе на первом месте, слушал музыку. Что интересно, когда я закрывал дверь и оставлял жену дома, что-то неприятно заворочалось в груди. Я реально помню то предчувствие. Тогда у меня постоянно были разного рода тревоги, я вообще находился в каком-то диком взвешенном состоянии, поэтому привычно силой воли загнал эту бестию внутрь и поехал.

В автобусе все продолжалось, что-то подсказывало мне, что я зря еду. И тут раздался звонок. Скажите, чего вы боитесь услышать в трубке больше всего? Я боюсь услышать плач. Так вот, тогда я его и услышал. Жена плакала, у нее шла кровь, понятно откуда. Я сорвался, помню, как таксиста поймал, как поехал назад. И в голове стучала мысль — значит, все-таки и в этот раз.

Но основной посыл был такой — просто спасти жену. Я не думал о ребенке тогда, я смирился и четко осознавал, что его не будет.

Потом, в 22-й больнице, в этих стенах, где опять оказалась моя жена, ей сделали УЗИ и сказали, что плод уже пару недель мертв и даже уже распадается, некротизирует. То есть опять пятая неделя определила нам срок жизни ребенка.

Все это время я держал связь с нашим врачом из «Семьи», которая сначала обещала устроить нас в какой-то стационар какого-то центра, потом что-то еще говорила, но общее впечатление я тогда уловил — она была беспомощна. Она ничего не могла сделать. Конечно, я был зол на нее, на ее дружелюбие, на показную улыбчивость… и на отмену курантила Регина тогда сдала анализы, и буквально за неделю они изменились настолько сильно, что второй анализ был как будто анализом другого человека. Вязкость крови была сильно повышена.