— Мне жаль, что нам больше не придется жить вместе, но тебе и сыну там будет лучше.

Шеннон подошла к мужчине, неподвижно сидевшему на стуле, положила руку ему на плечо и спросила:

— Как вы чувствуете себя, мсье Конрад?

От Конрада Стэндиша, которому было сорок девять лет, исходили отчаяние и нищета:

— Ба! — усмехнулся он. — Я умер.

— Не говорите так.

— Умер для моей семьи.

— Нет же!

— Умер для моих друзей.

— Нет.

— Умер для общества.

— Как всегда, вы выдумываете, мсье Конрад.

Конрад пожал плечами. Он жил во Флит уже двенадцать лет.

Уроженец острова Мэн, Конрад занимал там положение, которое открывало перед ним все дороги. Но он переехал в Лондон и стал жить на широкую ногу, что привело его прямиком в долговую тюрьму.

За эти годы его долг, составлявший вначале тысячу двести фунтов стерлингов, из-за лекарств вырос до семи тысяч фунтов, что было хуже болезни. Он потерял все: состояние, дом, счастье.

— Это непреодолимый путь. Невозможно дойти до его конца. Англия совершила немыслимое. Отныне на земле существует ад для тех, у кого нет денег! Господь не должен был этого допустить! — воскликнул он, прежде чем начать перечислять публичные оскорбления, которым подвергся.

— Не кричи! — сказала его жена. — Шеннон прекрасно знает твою песенку. Не забывай, она давно вместе с нами во Флит!

— У нее нет семи тысяч фунтов долга!

Шеннон улыбнулась. Стэндиш потерял голову: обремененная двенадцатью тысячами фунтов долга, она имела не больше шансов, чем он, выйти из Флит.

В комнату вошли еще двое жильцов: Филипп Глэсби, шести лет, и Ребекка Стэндиш, девяти лет.

Филипп был копией Шеннон: белокурый, с умными светлыми глазами, маленьким носом. У Ребекки был такой же суровый вид, как у отца. Волосы у нее были рыжеватыми, а открытым круглым лицом она пошла в мать.

— Мы вернулись с соревнований!

Помимо алкогольных напитков, спортивные игры были единственным развлечением пансионеров, обремененных долгами. Некоторые чемпионы Флит пользовались такой известностью, что нередко в тюрьму приходили зрители с воли и делали крупные ставки.

Филипп обожал эти соревнования, Ребекка находила их глупыми. Девочка любила читать, на Филиппа чтение навевало сон. Филипп обожал драться, Ребекка, которая была старше его на три года и на голову выше, всегда давала ему тумаков. Ребекка никогда не врала, Филипп не видел причины отказывать себе в этом удовольствии. Они постоянно пререкались, но не могли и дня прожить друг без друга.

Их объединяло, редкое свойство: они оба родились во Флит, Ребекка — в 1711 году, через три года после того, как ее отца осудили за долги, а Филипп — в 1714 году, через полгода после заключения в тюрьму его матери.

В сообществе детей, подраставших в тюрьме, — а таковых в 1720 году насчитывалось около шестидесяти, — они занимали особое положение: они были местными…

На следующий день, взяв котомку, в которой уместилось все их имущество, Шеннон и Филипп вернулись в Господский дом.

С виду здание было таким же, как и то, в котором жили убогие: большое пятиэтажное — но здесь этажи назывались галереями— кирпичное здание с башней, те же узкие коридоры в двести футов длиной, освещаемые двумя окнами, расположенными в их концах.

Первый этаж, на который вела лестница из восьми ступеней, назывался «галерея холла». Здесь находились часовня, бювет, комнаты главного надзирателя и его подчиненных, в том числе ключника, и двадцать комнат узников.

В подвале, между двумя кладовыми, где хранилось вино, было пятнадцать комнат узников.

На втором этаже находились двадцать пять комнат, на третьем — двадцать семь. Одна из них, та, что напротив лестничной клетки, служила для заседаний Комитета пансионеров. Еще одна прежде была бильярдной, а теперь в ней жили одиннадцать человек, четверо из которых спали на бильярдном столе.

На четвертом и последнем этажах находилось по двадцать семь комнат.

Официально плата за каждую из комнат составляла один шиллинг и три пенса в день с человека.

В тюрьму попадали люди разного социального положения: дворяне, капитаны кораблей, нотариусы, врачи, писатели, разорившиеся моты, разбойники, хулиганы, пьяницы. Одни попадали сюда на долгие годы, другие — на несколько недель, несколько дней и даже несколько часов — в зависимости от суммы долга.

В Господском доме комнаты были менее населенными, чем в доме Убогих. В некоторых жило всего по одному человеку, да и обставлены они были приличной мебелью.