Шрифт:
– Эй, там все в порядке? Поехали!
Макс вернулся в джип.
– В порядке? – опять спросил Аркаша.
Макс пожал плечами: что с ним вдруг могло быть не в порядке?
– Да лана, их тут как грязи, – зевнул Дима. – Одного дурика весной чуть прямо на полосе не задавили.
– Не, я грех на душу не взял, мой вон, живехонек. Бежит к своей ежихе!
Теперь Максим понял, из-за кого его друг совершил странный маневр.
– А может, это ежиха наоборот, – сказал он. – К ежу чесанула.
– Ну это тебе видней, ты бросился спасать-смотреть!
– Да я просто так вылез!
– Ага, рассказывай!
– Пф, я в небо смотрел! Погодка-то нелетная…
– У нас любая летная! – отрезал дядя Дима. – Родину и в грозу защищать надо!
Макс решил промолчать, но решил поздно – до этого успел обернуться к Аркадию и даже открыть рот. Получилось глупо.
– В общем, погода средняя и ни при чем, а вот Ляльки реально нет и сёня не будет, – подытожил Стеллз, выруливая обратно.
– Ясно, – кивнул Макс.
О Ляльке – внучке той самой престарелой шишки, которая создала все это хозяйство – Максим уже был наслышан.
Стеллз вырулил на тропу, ведущую к бетонке.
– А завтра она будет?
– А я штоли пророк?
Дядя Дима сидел сзади и помалкивал. Наверное, думал о Родине.
– Значит, едем обратно?
– Почему обратно? Оседлаем яков…
– Яков? Тут что, и коррида наличествует?!
– Як-18, классическая спортивная двойка, идеальный вариант для новичков…
Они подрулили к одному из трех ангаров. Собственно, ангаров было как таковых два: один – новенький и поменьше, второй – добротный, классический, 20—30-летней давности. Третий ангар представлял собой обветшалую ангаромумию, верой и правдой хранящую под разлохмаченными гигантскими ребрами полупрозрачную душу «Аннушки», чудом сумевшую в последний раз приземлить себя и своего боевого двуногого друга в далеких пятидесятых. Этот двуногий друг «Аннушки» был одновременно прадедом Ляльки, без которой полетать на реактивках Максу не светило ни за какие бабки. Именно по его личной просьбе (прадеда, разумеется, а не Максима) ни ангар, ни «Аню» не реставрировали и не ремонтировали. Не трогали. «Правильно, – подумал Макс. – Пока на Земле есть вещи, нарушать покой которых нельзя, пока конфуцианское “ли” не метаморфонизировало повсеместно в драйв как в свою естественную диалектическую противоположность, мир в нас и мы в мире будем допол…»
Ему что-то сказали, но что именно, Макс не расслышал, хотя от дум оторвался. Поняв, что это был не вопрос, а… а не вопрос, переспрашивать не стал, а кивнул неопределенно:
– Ну тык…
Прокатило.
Стеллз сказал:
– Ща я тогда тебе для начала фильмак поставлю обучающий. Посмотришь…
– А можно на нее взглянуть?
– На кого? – не понял Стеллз.
– На «Аннушку».
Стеллз развел руками, что означало одновременно «вэлкам», «а кто тебе мешает» и «не знаю, на фига тебе эта рухлядь, но ты уже взрослый мальчик»:
– Там не заперто.
– А я вот что подумал: ежи – это тоже Родина! – вдруг не к месту и не в тему сказал дядя Дима.
Макс вышел в моросятину.
Летать ему и хотелось, и не хотелось. Хотелось очень-очень потому, что мечтал еще с детсада, в который, кстати, никогда не ходил. Не хотелось немногонемного потому, что… потому что одно дело – пассажиром-туристом, и совсем другое – учить все это, не ударить лицом в грязь, особенно перед другом. Еще и Лялька эта…
Трава перед прохудившимся ангаром оказалась по пояс. Передней стены не было совсем, боковые полуразрушены. Стены вообще показались Максу стенами коровника – каким он представлял себе коровник советских времен: несущие столбы белого кирпича, пространства между ними заложены по грудь серым кирпичом, выше, по голову, – красным, а еще выше – синие рамы с грязными стеклами. Отстой.
«Много ты понимаешь в коровниках!» – подумал кто-то.
На столбах держался треугольный каркас крыши. Крыша (покрытие, не сам каркас) обвалилась справа: там на потрескавшемся и частично заросшем полу, в ряд, размещалось семейство луж: папа, мама, отпрыск (к которому вели два ручейка – от папы и мамы) и… будем считать, и лужа-бабушка.
«Креативно!» – подумал Макс и тут же нахмурился: при чем тут креатив, отстой это всё и безалаберность, а балки, хоть и металлические, могут рухнуть в любой момент. Разве так полагается хранить реликвии?
«Сам ты – реликвия, а я – живое существо!» – подумал кто-то.
Макс полагал, что стоящая в самом центре просторного пустого помещения «Аннушка» – детище Великой Отечественной войны. Во-первых, на ней летал аж прадедушка; во-вторых, Стеллз назвал его (прадедушку) «боевым другом» «Аннушки» – значит, они вместе воевали.
«Придурок и невежа!» – презрительно подумал кто-то.
Макс и в самом деле заблуждался. «Аннушка», она же «Ан-2», она же «Кукурузник», она же «Colt», она же «Самолет № 4» была послевоенным детищем профессора Олега Антонова, знаменитого советского авиаконструктора. А прадед Ляльки летал на «Аннушке» потому, что в пятидесятые на боевые самолеты его по состоянию здоровья категорически не пускали, о частной серьезной авиации в те времена и речи идти не могло, а вот заиметь «Ан-2» для сельскохозяйственных колхозных нужд оказалось возможно. А куда летал и какие лихие пируэты во имя этих сельскохозяйственных нужд выписывал в небе прадед, никого особо не трогало. На это можно было с чистой совестью закрыть глаза.