Старик-военный произносил это так, как будто желал нам приятного аппетита, но при этом выставлял в качестве угощения лишь три корки хлеба и прокисшее молоко.

Мы ехали в армию на поезде двое суток. Куда именно нас везут, нам не говорили. Сопровождали нас молчаливый офицер с погонами капитана и говорливый смуглый азиат с погонами сержанта.

— Чуморики будут чуморики, — рассказывал нам про армию сержант, — а пасаны будут пасаны.

Я не понимал, кто такие «чуморики» и кто такие «пасаны». На слух «чуморики» казались мне тогда чем-то вроде сухариков, а «пасаны» — круассанами. Главное, о чём я думал по дороге — это еда. Она занимала почти всё моё сознание.

В пути нас кормили какой-то пищей. Это были хлеб, рыбные консервы и что-то ещё. Сухой паёк, так это называлось. Было съедобно.

Мы приехали на нужную станцию поздно ночью. Из вагона сразу же пересели в кузов грузовика и поехали дальше. Помню, что в дороге кто-то дал мне глотнуть из бутылки водку. Водка мне не понравилась.

Потом мы доехали и нас завели в большой спортивный зал. Там мы попадали прямо на маты и уснули. Сквозь сон я запомнил, что ночью ко мне кто-то подходил и, подняв мою левую руку, рассматривал наручные часы.

Утром нас разбудили и вывели на воздух. Мы сели прямо на землю, спиной к стене спортзала и стали ждать, когда поведут переодеваться. Тогда я впервые увидел это место. Голую степную равнину. Она мне напомнила торт «Медовый». Тот же светло-коричневый цвет. По-военному место именовалось посёлок Ханское-5, а по-граждански — Ханское Поле. Похоже на название торта, типа «Графских развалин». Здесь находится огромный ракетный и артиллерийский полигон. На самом-то деле Ханское Поле расположено всего в часе езды от нашего родного города Арска. Но, как я сказал, нас везли сюда вкруговую почти двое суток. Заметали следы, наверное. Чтобы вражеские орбитальные группировки не могли отследить, где теперь мне предстояло столоваться.

Да, кстати, сразу же про столоваться. Я всё ещё помню своё первое впечатление от посещения нашей полковой столовой. У меня сразу возникло чувство нереальности от того, что увидел на столах. Это никак не могло быть едой. Эта была какая-то фантастика, инсценировка, бутафория, потребная для того, скажем, чтобы напугать нас ещё сильнее. Вот только зачем это было нужно?

В нашей столовой, из того, что подавали срочникам, я мог есть только белый хлеб. Утром он сопровождался таблеткой сливочного масла, а в обед и на ужин белый хлеб пребывал в одиночестве. Всё остальное — варёное сало, солёную капусту, чай неуловимого тёмного цвета и так далее в меня никогда не лезло, как бы голоден я ни был.

А белый армейский хлеб был изумительно вкусен. Такого я нигде не едал.

Через месяц, после карантина, меня, как и всех остальных «щеглов», перевели в линейное подразделение, и я угодил в один из батальонов танкового полка.

Пребывание там стало одним из самых тяжких эпизодов моей жизни. Мне до сих пор больно, стыдно, а главное — голодно об этом вспоминать. Скажу так: человек готов пойти на всё, когда ему страшно и хочется есть. Думаю, дело шло тогда к моему полному унижению, падению, а может быть, и к концу.

Но однажды всё чудесным образом переменилось. В тот день меня отправили в наряд, то есть, на дежурство в «чепок». «Чепок» на армейском жаргоне означает солдатскую чайную, маленькую кафе-кондитерскую на территории нашей части. И моя обязанность, как дневального, заключалась в том, чтобы там прибраться.

Это было большое счастье. Потому что можно было доесть объедки кексов и пирожных со столов. К тому дню я был уже и морально, и физически к этому готов. Сладкого в армии мне не хватало больше всего, а сахар я еженощно видел во сне.

Когда в чайной закончился рабочий день и буфетчица укатила в городок, мой час настал. В тот день в чепке отпировало сразу несколько кавказских компаний, а эти всегда оставляют на столах массу нетронутой еды. Я собрал её всю на один столик и принялся есть. Я ел, да что там — поедал сливочные колбаски с жиринками арахиса, глинистые пирожные «картошка», пятнистые шахматные кексы, похожие на желтоватые мослы эклеры и запивал перечисленные изделия мутно-коричневым яблочным соком прямо из трёхлитровой банки.

Мне было понятно, что это всё кончится плохо. Что кишки мои сейчас совершат заворот, но я, наверное, просто опьянел от насыщения и контролировать свои действия никак не мог. Я не мог остановиться.

Меня остановили. Я съел, наверное, уже половину всего приготовленного, как вдруг меня окликнули.

— Эй, боец! А ты не лопнешь?

Продолжая жевать (остановиться всё же не вышло) я обернулся и увидел перед собой молодого коренастого офицера в чине лейтенанта. Фуражка висела у него на затылке, он с весёлым удивлением смотрел на меня и поглаживал себя по животу. Видимо, он только что вошёл в чепок с улицы.