Шрифт:
— Не тронь Чочоя! — негромко, но с явной угрозой сказал Гоомо.
— Ты что, хочешь его смерти? — еще тише спросил шаман.
— Если ты оставишь его в покое, он будет жить.
Мэнгылю вздрогнул, как от пощечины, отступил шаг назад и, резко выбросив вперед руки, не сказал, а прошипел зловеще:
— Отныне ты враг мой! Да-да, враг мой!
— А ты враг мой с первого дня моего рождения! — сказал Гоомо, наступая на шамана.
Мэнгылю попятился к выходу.
— Вижу я, ты пошел по тропе отца своего — Ако. Но я напомню тебе одну весть, уже давно пришедшую с того берега.— Мэнгылю сделал паузу. — Однажды нашли твоего отца с пробитой головой... Побереги свою голову!..
Он хотел еще что-то сказать, но в это время в ярангу вошел мистер Кэмби. Широко расставив ноги, Кэмби пристально посмотрел на Гоомо и спросил, едва сдерживая бешенство:
— Ты почему здесь? Где олени?
— Пойди поброди по тундре сам — может, и найдешь своих оленей, — неожиданно спокойным голосом предложил ему Гоомо.
— Что?! — закричал Кэмби. — Как ты сказал?!
— В голову Гоомо вселилось безумие, — промолвил Мэнгылю, прячась за спину мистера Кэмби.
— Беги сейчас же в стадо! — приказал Кэмби.
Руки Гоомо судорожно обхватили ремешок как раз там, где у него висел чехол с ножом. Он закричал:
— Уходите отсюда!
— Бродяга! — закричал Кэмби уже с улицы. — Я с тобой еще рассчитаюсь! Чтобы больше ноги твоей не было в моем стаде!
Когда мистер Кэмби и Мэнгылю ушли, Чочой поднялся на постели, и спросил испуганно:
— Как же мы теперь будем жить, а?
Гоомо неожиданно улыбнулся и ответил как можно веселее:
— Ничего, Чочой! Ничего, надо быть мужчиной. Надо иметь такое же сердце, каким было сердце дедушки Ако. Пусть Кэмби прогнал меня с работы. Он думает, что без него мы умрем, но он ошибается. Мы с тобой займемся охотой на морского зверя: нерпу будем бить, моржа будем бить. Проживем, Чочой! Вот только на ноги поскорей становись...
Чочой глядел на Гоомо влажными любящими глазами:
— Я слыхал от мамы, что ты на дедушку Ако похож. Теперь сам вижу, что ты и правда на дедушку Ако похож.
И, немного помолчав, Чочой добавил таким серьезным тоном, словно ему было не девять лет, а уже все двадцать:
— Надо скорее бежать отсюда...
"НЕ ВЫДЕРЖАЛ МАЛЬЧИК"
Дней через десять Чочой поднялся на ноги. Раза два он выходил на байдаре с дядей в море. Гоомо учил его охотничьему ремеслу.
На первых порах им везло: они возвращались с добычей.
— Давно надо было от Кэмби уйти, — сказал Чочой, радуясь тому, что у них наступила наконец вольная и независим мая жизнь.
Гоомо улыбнулся, но тут же его лицо помрачнело. «Рано радуешься, мальчик: эти двуногие звери не позволят нам долго жить так», — подумал он, но вслух свои мысли не высказал, боясь встревожить Чочоя.
Гоомо не ошибся. Вскоре кто-то ножом изрезал его кожаную байдару, а через несколько дней, когда Гоомо ходил по ледяному полю в море, выслеживая нерпу, в него стреляли.
Чочой заметил, что его дядя с каждым днем становится все мрачнее и мрачнее. И вот однажды, когда к берегу моря пригнало огромные ледяные поля и Гоомо отправился по льду в море пешком, мальчик пошел проводить его.
— Не ходи, очень тебя прошу, не ходи! А то, быть может, ветер повернется, угонит льды в море, со льдами и тебя унесет, — упрашивал он дядю.
— Не угонит, — успокаивал Чочоя Гоомо. — Настоящий охотник должен быть смелым.
— Тогда и я с тобой пойду.
— Нет, нет! — запротестовал Гоомо. — Ты еще маленький, тебе нельзя со мной. Жди меня дома. К вечеру я вернусь.
Но Гоомо к вечеру не вернулся. Не вернулся он домой и через несколько дней. Подошедшие к берегу льды снова угнало в море.
Отчаяние охватило Чочоя. Все дольше и дольше он задерживался на берегу, высматривая Гоомо. И, когда наконец пришел к выводу, что потерял навсегда последнего родного человека, он, не задумываясь, решил бежать, бежать во что бы то ни стало с проклятой земли.
— Убегу, все равно убегу! Пусть погибну, но уйду в пролив,— твердил он, вынашивая план побега. — Надо Нутэскину сказать, надо Чумкелю сказать. Вместе убежим. Они же там родились, там их дом...
Но ни Чумкель, ни Нутэскин не поддержали Чочоя.
— Разве не знаешь ты, мальчик, каким сердитым бывает покрытое льдами море? — спросил Чочоя Чумкель, подвигая к нему юколу. — Дядя твой недалеко от берега ушел и то не вернулся...
Не притронувшись к юколе, Чочой долго молчал. Вдруг он вскочил на ноги и, давясь слезами, крикнул:
— Ну что ж, тогда я сам убегу!
С этими словами он выбежал на улицу и бросился к озеру. Там на берегу валялась вверх дном легкая байдара Гоомо, на которой он плавал только по озерам. Пуститься в плавание на этой посудине по морю, да еще покрытому льдами, было безумием, но Чочой не видел иного выхода. И он твердо решил: «Пусть погибну, но здесь больше не останусь!»