Железнодорожные власти им не особенно препятствуют и они себя чувствуют хозяевами в вагонах.

На всем протяжении пути трудно было, где либо, купить хлеба. Итак мы на Московском Курском вокзале, но поезда, идущие на юг, идут с Казанского вокзала, и я со своим «богатством», нажитым

за десять лет в лагерях /с котомкой/, направляюсь на Казанский вокзал. Этот вокзал оказался невдалеке; очень большой и довольно чистый. Пассажиров много. Милиционеры все время освобождают от лишних посетителей, т. е. людей разных: имеющих пристанища на ночь и здесь пробующих провести ночь, гуляк, воров и пр.

Утро. Выхожу в горд. Так вот она, «белокаменная» Москва, столица древняя, манящая к себе взоры западных завоевателей и ставшая многим гибелью. Проглотила ты не мало казачьих вождей и храбрецов, боровшихся за свою свободу, за свой край, начиная от Петра 1-го и кончая не коронованным мировым бандитом «отцом народов» Сталиным и его приспешниками.

На станции пришлось ожидать порядочно. После 10 часов пассажиров начали выпускать к поезду, идущему прямо до Новороссийска.

В 12 часов оставили Москву и покатились к родному югу. В окнах вагонов мелькают все новые и новые виды, но от всего живущего воет нищетой, убожеством и ото убожество еще больше усугубляется от еще не проснувшейся природы. Черные поля, голые деревья и сухая, кое-где торчащая прошлогодняя трава. Всюду видна отсталость в строительстве, вопреки постоянному крику печати о достижениях и перевыполнениях планов пятилеток.

Видимое производит впечатление бесхозяйственности, как будто бы все давным-давно осталось без хозяина и некому беспокоиться о ремонтах и подновлениях.

В час ночи приехали в Ростов н/Д. Ничего хорошего в это время на станции нельзя было видеть. После непродолжительной остановки, едем дальше на юг. Утро. Перед глазами открываются родные просторы Кубанских полей. Дуновение весны сделало свое дело. Снег погиб, превратился в воду, а зеленая травка начала пробиваться из пухлой земли. Придорожные кусты украсились распускающимися почками, кое где уже и нежные зеленые листочки одевают веточки, держащие их. Птички хлопотливо порхают, щебеча в свежей зелени, а вот и ранние мотыльки летают, ища распустившихся цветочков.

Да, весна здесь уже вступила в свои права. Новые пассажиры более приветливы и оживлены. В 12 часов дня поезд остановился на станции Абинской. Выхожу из вагона и любопытству моему нет предела, ведь прошло 37 лет с тех пор, как я оставил свой родной край.

Вглядываюсь во все стороны, стараюсь найти что либо знакомое, какой либо отпечаток, следы старого времени, но ничего не могу найти. Все чужие и все вокруг чужое. Люди многие с любопытством смотрят и в их глазах читаю: Откуда и зачем пришел этот человек в странном одеянии: зимняя шапка, бушлат, ватные брюки, сменившие не одного хозяина, валенки с отпечатком на них тысяч пройденных километров.

Все это выглядит довольно странно среди них, одетых, почти в летнюю одежду. Спрашиваю дорогу и иду в районное МВД. Вхожу и предъявляю свой скромный документ — выписку из лагерей.

Встретил любопытно — недобро-обещающий взгляд коммунистического чиновника, старого полуграмотного коммуниста. Началась приписка. Ответил на многие вопросы. Остался социальный: «Кто были родители и где они?» — говорю, что родителей нет в живых, их побили зеленые бандиты: «Это наши герои, а не бандиты. Вы оскорбляете наших героев!» — «Безоружейных мужчин, женщин и девушек не убивают герои, нападая ночью на их дома, как они это сделали.

Отца убили выстрелом из револьвера, мать шестью штыковыми ударами, а сестру 17-ти летнюю, шестнадцатью штыками пронзили.

Если мои родители бы и виноваты, надо было их судить и по суду они должны были отвечать, а не устраивать зверские самосуды. На это «мой новый начальник» промолчал. Приписал меня на жительство в ст. Холмскую, находившуюся в 30-ти километрах, без права на выезд из этого района в 33 км. в диаметре и каждые три месяца являться на регистрацию. С горем пополам добрался до указанной станицы и начинаю новую жизнь, как будто бы на «свободе». Начинаю знакомиться с местностью и обитателями, т. е. со станицей и населением ее.

Первое, что мне бросилось в глаза малолюдство на улицах. Улицы довольно просторные — «старорежимные». По бокам их торчат полуразвалившиеся плотни и заборы, остатки «прежней роскоши». Из-за этих бедных остатков, выступают дома, тоже довольно потрепанные временем. Некоторые превратились в развалины, опустив железные крыши /еще дореволюционного времени/ к земле, подобно перебитому крылу огромной птицы.

Вместо дверей и окон, зияют темные отверстия, напоминая череп человека, сгнившего давным-давно. Да и хозяин того дома, наверно, тоже где то в земле покоится или томится в лагерях с семьей.

А вот и сады бесхозяйственные. Давно их не коснулась рука хозяина-казака, убитого или сосланного где либо в Сибирь или Караганду. И сколько таких домов и садов осиротелых стоит в центре станицы! А на окраинах — там еще больше. Станица запущена. Поправок, ремонта нигде не видно. Все напоминает как бы о недавно прошедшем, страшной силы, урагане. Да, станица не порадовала мой взгляд своим бытом, а какой она была цветущей до революции!

Об этом говорят еще уцелевшие лома со старыми железными когда то, крышами. А улицы, всего лишь две, до половины вымощены еще в старое время, как и автострада Краснодар — Новороссийск, а остальные, в дождливое время делаются совершенно непроходимыми от грязи, некоторые же превращаются в лужи-озера и по ним всякое сообщение прекращается, люди ходят через дворы и огороды, благо, что нот плетней и заборов.