Власти карают «самогонщиков» очень жестоко, но это не помогает Люди ухитряются делать это или ночью, или в захолустьях, подальше от глаз недремлющего жадного коммунизма.

Казаки и казачки, еще по старой привычке, стараются запастись к празднику бутылочкой самогонки, а там смотришь, приходит сосед или соседка поговорить — «отвести душу», один, другой и больше, а за ними и их жены. Хозяин хлебосол, как и раньше велось, ради праздника предлагает по рюмочке. Выпили «по христианскому обычаю как они говорят. Языки развязываются, охота «выпить» появляется сильнее. Соседушки вскакивают, убегают домой и вскорости возвращаются с бутылочкой «живительной влаги», спрятанной от любопытных глаз. Ну и «пошла писать губерния».

Начинают слышаться смелые голоса и порывы к песням. Истосковавшиеся вдовы, а их так много по станице, чтобы заглушить, забыть свое одиночество, незамедленно присоединиться к начинающейся пирушке и, через какой-нибудь час, уже слышаться родные, с затаенной грустью, наши казачьи песни. Полились широкой волной, оглушая просторы станицы. Им навстречу несутся, заливаются с другой стороны станицы, такие же дружно спетые голоса* и не хочется верить, что это поют простые казаки и казачки — «рабы» колхозов, а песня льется и льется неудержимым потоком.

И сколько прелести в этих родных песнях и голосах поющих. Сколько удали и неудержимого влечения тебя куда то. Слушаешь и заслушивается! Мысли уносят тебя далеко, далеко в старое, прошлое время, ушедшее навсегда, и на душе делается больно, тяжело, что возврата нет. Жизнь казака нарушена, разбита, все похоронено, одни лишь песни еще остались, тревожащие исстрадавшуюся душу твою.

Да, коммунизм постарался стереть казачье имя. В станицах казаков но узнать. Тщательно стараются скрыть свое имя, и лишь убедившись, что ты враг СССР, открываются перед тобой, проклиная коммунистическую власть с ее приспешниками и с восторгом вспоминают свое казачье прошлое.

Коммунистические властители, последнее время, начали заигрывать с казаками, — закидывая свой кровавый невод в казачью тишь, не поймается ли какой «сазан». В мае месяце начали устраивать джигитовку /два верных советских, как бы казака/, а после джигитовки гулянье по станице в черкесках, красных башлыках, папахах, в сапогах и при шашках и кинжалах.

Гуляя распевают полупьяные, какие то новые, как бы, казачьи песни, но на наших прежних подтянутых, стройных казаков, совершенно не похожи. Вид их расхлябанный и напоминает развинченную, разболтавшуюся машину. От них веяло только подхалимством коммунистических слуг. Казаки и казачки с ненавистью смотрят на «ворон в павлиных перьях», на надругателей над казачьей национальной одеждой и обычаями.

При удобном случае, казаки с жаром рассказывают о всем пережитом ими, о терроре, чинимом над ними красной властью, о расстрелах, о высылках, об искусственном голоде в 1933 голу и о всех несчастьях, постигших казачий край и казачьи станицы.

Слушая рассказы казаков и казачек обо всем пережитом ими, сердце сжимается от боли и думаешь: за что Господь ниспослал такое страшное наказание в лице кровавого, деспотического, тиранического правительства на Казачьи Края. Чем заслужил несчастный Казачий Народ такую безмерную кару? — Это с одной стороны, а с другой: кто такие красные Владыки? Люди, или воплощение какого то ненасытного зверя, жаждущего жертв, крови и мучений?

Если они люди, то откуда у них является эта чрезмерная жестокость и такая жажда мести, и за что?

Все, что я видел, слыхал и пережил до 1959 года в СССР, наводит меня на размышления. Я часто думал и думаю, и не могу себе ответить: что думают заправилы коммунизма? Дают ли они себе отчет в том, куда они загоняют несчастных казаков, какие страшные эксперименты они производят, уничтожая их, и какие получаются плачевные результаты? Думаю, что полного отчета они в этом но дают, а ответ сам по себе выплывает: Уничтожить Казаков совсем, с их славной казачьей славой.

Они или глупые фанатики, идущие к какой то цели, без особых размышлений, несмотря ни на что: ни на горе и нищету, ни на слезы и кровь, ни на жизни, или вообще Бог знает, кто они, но эксперименты страшные продолжают делать, вот уже почти 50 лет над несчастным народом?

Видя все, забываешь свое личное горе. Общее горе переполняет твое существо. Тебе делается тяжело, тесно. Что то тянет тебя на свободу, на простор, но куда? Где скрыться от общего несчастья, затопившего весь Родной Край?

Куда уйти, чтобы не видеть печальных лиц, чтобы не слышать, хотя бы на время, стонов и жалоб несчастных «белых рабов».

С кем поделиться общим горем? — Не с кем. Пойду в природу: она тебя выслушает, покачивают кусты, одобрительно, зелеными лохматыми веточками и не выдаст и не осудит.

Иду на предгорье, окружающее станицу с восточной стороны.

Весна — в полном разгаре. Предгорье покрыто сплошными кустарниками дубняка, одетого буйной зеленой листвой, стоящими, как будто бы, непроходимой зеленой стеной, массой зеленых нагромождений, простирающих свои нежные молодые веточки навстречу лучам ласкающего их, солнышка.