– Большая Земляная Мышь безмерно благодарна владельцу жезла Жуй, – сказал Бедный Монах. – Если бы не он, куколка могла пролежать в бездействии еще многие тысячи лет и стала бы легкой добычей первого же голодного хищника.

Рождение такого животного – чрезвычайная редкость…

– Вот и ладно, что редкость, – сказал богатырь. – Если бы Индрики плодились, как кошки, они источили бы всю землю, мы бы уже давно все провалились куда следует и не мучились…

– Жаль, что здесь не установлены изображения Проппа, – вздохнул Принц. – Удача нам бы не помешала…

– Не беда, – сказал Жихарь. – Если он вправду всемогущ, то и отсюда услышит наши сказки да байки, а если он просто бревно…

– Мы же не раз убеждались в обратном, – сказал Яр–Тур. – Думается мне, что наш новый товарищ, умудренный годами и опытом, знает великое множество новелл и устарелл…

– Не принято в Поднебесной тешить высшие силы россказнями о делах земных, – отозвался Лю Седьмой. – Но, коль скоро здесь такие порядки, я готов поведать о войне трех царств.

Как богатырь и опасался, это оказалась волына в особо крупных размерах.

Поначалу все было интересно и увлекательно, потому что незнакомо, только скоро Жихарь запутался в чужих именах и сложных родственных связях.

Тот, кто сложил эту волыну, хотел, видно, упомянуть в ней поименно всех жителей Чайной Страны, чтобы кого–нибудь не обидеть, а их вон ведь сколько!

Жихарь задремал, время от времени приходя в себя на самых жутких местах повествования.

– …Сяхоу Дунь преследовал врага по пятам, но тут в глаз ему попала вражеская стрела. Сяхоу Дунь взвыл от боли и выдернул стрелу вместе с глазом. «Отцовская плоть, материнская кровь – бросить нельзя», – подумал он и съел свой глаз…

– Прости, Бедный Монах, – не выдержал Жихарь. – Только как бы Пропп вместо помощи не прогневался за такие сказки да не наплевал нам в глазки…

– Умолкаю, устыдившись своей бестактности, – поклонился Лю Седьмой. – Да и потом у нас принято рассказывать эту повесть не спеша, в течение нескольких недель…

– Да ты не обижайся, спасибо тебе, Пропп учтет, за ним ничего не пропадает…

– Могу еще поведать о подвигах чудеснорожденного героя А–Ка Сорок Седьмого, владевшего искусством метко плеваться во врага свинцовыми шариками…

– Да спасибо, отдохни, почтенный. Все никак не привыкну – то ли ты молодой удалец, то ли преклонный старец, уж не прогневайся.

Настал черед Принца. Яр–Тур поднялся на ноги, хотя никакой нужды в том не было, и начал рассказывать свою устареллу. Сложена она была вроде песни – одно слово цеплялось за другое, перекликалось одно с другим, отзывалось одно в другом, так что даже напев получался. Яр–Тур при этом то прижимал руку к сердцу, то простирал эту же руку вдаль. Да только никакой дали в углубляющемся колодце не бывает, есть одна высь.

Печальная устарелла его была про мужика–бобыля, как сидит он за пустым столом и тоскует по любимой, которой уже и на свете нет. И влетает к нему в избу ворон – здоровенный, глаза горят, перья все врастопырку – и садится на полати. Бобыль знает, что птица–то вещая, и давай его пытать: встречу я еще свою милую или нет? А ворон ему: «Никогда!» Бобыль опять спрашивает: а душа–то моя успокоится? Ворон свое: «Никогда!» Тогда лети отсюда по–хорошему, советует бобыль, а поганая птица снова–здорово: «Никогда!»

Понравилось, видно, в избе–то. Ну, бобыль огорчился и запил горькую.

На языке Принца слово «никогда» звучало куда страшнее, чем на Жихаревом.

Богатырь подумал, что надо было бобылю задать совсем простой вопрос, например: «Сколько на руке пальцев?» Ворон снова каркнул бы: «Никогда!», поскольку других слов он наверняка не знает, опозорился бы в звании вещего и улетел, теряя перья от заслуженного стыда.

«Всем все объяснять надо, недогадливый какой народ пошел!» – сокрушался Жихарь.

Сам он собрался поведать устареллу про доброго молодца, что из–за бедности и гордости бесстрашно зарубил топором ветхую старушку, но тут Индрик поворотил куда–то в сторону, так что спутникам пришлось ухватиться друг за дружку, да еще и за хвостик.

Индрику такое обхождение не понравилось, он пошел задним ходом, а потом вернулся на прежний отвесный путь. В стене же колодца образовалась дыра, и туда потянулся воздух.

Хвост Индрика согнулся и указал в сторону дыры – дескать, слезай, приехали.