Шрифт:
Едва он успел договорить, как в ушную раковину ворвался знакомый, задыхающийся голос Мотыля.
– Ты кто?
– Конь в пальто, – пророкотал Константин басом. – Про «Хюндик» свой уже слыхал?
– Ну? – засопел Мотыль.
– Так вот, велено тебе передать, что это только начало. В следующий раз твой «Мерс» сгорит синим пламенем, а потом и до отеля дело дойдет. Бросай бизнес и живи спокойно. Дошло?
– Сука! Падла! Ты от чьего имени говоришь? Тебе кто мой телефон дал?
– Лучше над нашим предложением подумай, – сказал Константин и нажал «отбой».
Разговор занял секунд сорок, не более. Запеленговать номер и вычислить местонахождение Константина не сумели бы все спецслужбы мира, вместе взятые. Тем не менее телефон был разобран, завернут в тряпку, сунут на дно мусорного мешка и вынесен из квартиры.
Спать Константин улегся в приподнятом настроении. Вот только молчание Марии слегка коробило. Но с этим он уже успел свыкнуться. Хороша Маша, да не наша…
Вздохнув, он повернулся на бок и сомкнул веки. Вспомнился некстати стишок, который часто рассказывали ему родители в детстве. «Спокойной вам ночи, приятного сна, желаем вам видеть осла и козла. Осла – до полночи, козла – до утра. Спокойной вам ночи, приятного сна».
От хорошего настроения и следа не осталось. Из-за Мотылей Константин потерял не только лучшие годы своей жизни, но и отца с матерью. Возможно, по прошествии лет можно будет вернуться к ним, не рискуя попасть в засаду. Возможно… Это если родители доживут до той поры. Старенькие ведь уже.
Старость не радость. Особенно без любимого сына. Очень захотелось махнуть водки, прямо из горла, не закусывая, а закуривая ее сигаретным дымом. Но этого позволить себе Константин не мог. Достав из-за шкафа обшарпанную гитару, он кое-как настроил ее и, пощипывая струны, негромко запел:
Сегодня горек дым сигарет и муторно глядеть на белый свет. Давно не веселит вино. Займите, парни, на билет, Я не был дома долгих десять лет. Бог мой, я так хочу домой.
Эту песню он не раз слышал на зоне, где исполнял ее автор – худой, скуластый бродяга неопределенного возраста. Константин собственными глазами видел, как бывалые воры украдкой утирали слезы, слушая эти корявые, но проникновенные строки.
Я доказал им, что я завязал. Потом ночной вокзал, притихший зал, Потом вагон – скорей к стене лицом. Но не уснул я под стук колес, лежал и думал, протрезвев до слез, Что возвращаюсь к матери с отцом.
Несмотря на то что Константин исполнял песню вполголоса, дядя Ваня проснулся и осторожно просунул лохматую голову в приоткрытую дверь, чтобы лучше слышать.
Константин не смотрел на него. Следил за своими загрубевшими пальцами, берущими аккорды.
От полустанка шагал пешком То лесом, то лужком, то бережком. В душе я дома был уже! Но у калитки я теперь стою И черта поминать не устаю. Свой дом я узнаю с трудом.
Он позволил себе слегка повысить голос, потому что петь шепотом дальше не получалось.
Он неприветлив, он чужой теперь. Крест-накрест окна и крест-накрест дверь. В бреду я через двор бреду. Он неживой, уже не дом, а склеп, Отныне он и глух, и нем, и слеп. Мой дом! Все изменилось в нем!
И, выдираясь, заскрипели гвозди: «Добро пожаловать, сыночек, в гости! Что ж не писал ты столько зим и столько лет? А мы все ждали, только не дождались… А нам бы подождать еще хоть малость… Сил не осталось… Извини, нас нет».
И снова голос Константина упал до негромкого бормотания, слышного разве что ему самому, гитаре да старому пропойце дяде Ване, замершему на пороге.
Сковало сердце, точно льдом. Кому теперь он нужен, мертвый дом? Все в нем гори оно огнем! Мне б зарыдать, да только слез-то нет. Отец и мать сквозь дым глядят мне вслед, Они кричат мне: «Извини»…
– Извини, – еще раз прошептал Константин и прижал струны ладонью.
Он подумал, что если дядя Ваня вздумает полезть сейчас с вопросами или комментариями, то придется грубо выставить его вон. Но прибегать к жестким мерам не пришлось. Не проронив ни слова, дядя Ваня осторожно притворил дверь и удалился. Было слышно, как открылся и закрылся холодильник.
«Видать, завтра утром старик без похмельной заначки останется», – подумал Константин и завалился спать.
Глава 13. Разбор полетов
Такая мелочь, как Кит, Шапокляк или Карась, на совещание допущены не были. В кабинете присутствовали лишь ближайшие подручные Мотыля-младшего, да еще маялся в приемной Яша Корчак, дожидаясь своей вряд ли завидной участи. Секретарша смотрела на него, как на живой труп; он это чувствовал и нервничал, покрываясь липкой испариной.