Все трое уставились на Роберта так, словно он потерял рассудок.

– Боже праведный, так вот чему тебя учили в Эдинбурге? – сдавленно захихикал Уоллингфорд. – Боюсь, мне стоило послушаться своего отца, когда он уговаривал меня перестать бегать за юбками и с головой уйти в учебу. Тогда я, возможно, поступил бы на медицинский факультет и стал бы прыгать по постелям с множеством обнаженных женщин – и все во имя медицинской науки!

– Это наука – физика, если быть точным. Я говорю о самом целесообразном способе согреть тело. То, о чем я прошу, не имеет ничего общего с сексом, – резко бросил Миддлтон. – Мне всего-навсего нужно чье-то тело, чтобы отдать девушке так необходимое ей тепло, пока я попытаюсь осмотреть ее отца. Ничего дурного и низкого в моей просьбе нет.

– Я сделаю это, – тихо произнес Броутон. Он уже сбросил свой пиджак и принялся срывать шейный платок.

– Нет, это сделаю я! – Линдсей почувствовал, как сгустилась напряженная атмосфера, и без того царившая в комнате. Конечно, он не имел ни малейшего права забираться в постель к Анаис – только не после того, через что заставил ее пройти. Но, черт возьми, он ни за что не позволил бы и Броутону забраться в постель – его, Линдсея, постель, к Анаис!

– Я предпочел бы, чтобы вы трое во весь опор мчались назад в деревню и забрали ее мать и сестру из церкви. Анаис зовет Энн, и та, без сомнения, со всем рвением поможет мне в заботах о больной.

– Пусть Уоллингфорд и Реберн едут, – пробормотал Броутон, уже успевший снять запонки. – А я присмотрю за Анаис, пока они будут везти сюда ее сестру. Если Анаис в опасности, неразумно отсрочивать то, что могло бы ее спасти. И я не собираюсь откладывать лечение в такой ситуации, когда с ней может произойти что-то серьезное, ты понимаешь меня, Роберт?

Многозначительное молчание повисло между братьями, и Линдсей ощутил, как обостряются его чувства. Речь шла о взаимном доверии, и это не понравилось ему даже больше, чем неудержимое желание Броутона оказаться в постели Анаис.

– Брось, брат! Я не позволю ни одному из вас сделать нечто подобное. Единственным человеком, который может выполнить эту задачу, должна быть леди Энн. И ты больше не будешь спорить, Гарретт, – предостерег Роберт своего старшего брата, когда тот недовольно нахмурился. – Ты отправишься в деревню с Уоллингфордом. Лорд Реберн будет держаться от моей пациентки на почтительном расстоянии, уверяю тебя.

Линдсей гневно воззрился на Роберта. Да кто такой этот врач, чтобы попытаться удержать его от желания увидеть Анаис?

– Если он снова причинит ей боль, я покажу ему, что такое настоящий ад, – проворчал Броутон, распахнув дверь гостиной и выходя в коридор.

– Он уже видел настоящий ад, – парировал Уоллингфорд. – Он живет в нем последние десять месяцев. И я не верю, что есть что-то более страшное, что ты можешь ему показать.

– Ты ошибаешься. – Броутон через плечо стрельнул в Уоллингфорда грозным взглядом. – Есть большее, то, что он даже не может себе представить.

– Прошу меня извинить, лорд Реберн, – озадаченно пробормотал Роберт Миддлтон, – но я должен вернуться к своей пациентке.

– Миддлтон, – остановил его Линдсей, не в силах отогнать навязчивые тревожные мысли. – Вы упомянули о сердце Анаис. Что случилось?

– Я не волен говорить об этом.

– Мы – друзья. Вы можете сказать мне.

– Многое изменилось с тех пор, как вы уехали, Реберн. Это все, что я готов вам сказать. Вы – не ее супруг, даже не ее жених. Я не должен давать вам никаких объяснений.

Линдсей потянулся к руке Роберта, не позволяя доктору уйти:

– Я с готовностью приму на себя всю вину за то, что случилось. Но я не позволю никому думать, что это произошло из-за моего стремления намеренно причинить боль Анаис или Броутону. Я спрашиваю потому, что беспокоюсь, Миддлтон. Неужели мне не позволено даже это? Выходит, я настолько недостойный, что меня следует держать в неведении относительно Анаис и ее болезни? Я люблю Анаис. – У Линдсея перехватило горло, но он с усилием продолжил: – Видеть ее в таком состоянии, осознавать, что она больна, – это для меня как ножом по сердцу!

– Тогда, возможно, вам не стоило уезжать десять месяцев назад.

Потрясенный, Линдсей с трудом сохранил самообладание, а Миддлтон смахнул его пальцы с рукава своей рубашки.

– У нее слабое сердце. Такой стресс, как тот, что она пережила сегодня ночью, может серьезно задержать процесс выздоровления.

– Слабое сердце? Что вы имеете в виду?

– У нее весьма хрупкое состояние, – ответил Роберт, настойчиво избегая встречаться взглядом с Линдсеем. – И это все, что я готов сказать по данному вопросу.

Дверь, соединяющая гостиную со спальней, снова закрылась, и Линдсей остался в комнате один. Черт подери, какого дьявола здесь происходит? Вокруг явно творилось что-то серьезное, и он не собирался сидеть сложа руки до тех пор, пока не выяснит, какие же тайны связывают доктора с Анаис.

«Любимая Анаис, – думал Линдсей, задумчиво глядя на закрытую дверь, не позволявшую ему войти в спальню, – смогу ли я когда-нибудь вернуть тебя?»