– Да, – тихо засмеялась Анаис. – Я делала это довольно часто, не так ли? Сколько раз я заставляла тебя присоединяться к моим безумным проделкам?

– Насколько я помню, было не слишком тяжело уговорить меня на нечто подобное, особенно если это позволяло мне провести время с тобой наедине.

Анаис взглянула на Линдсея, невольно залюбовавшись тем, как ветер мягко треплет его вьющиеся волосы. Она посмотрела на его сильный подбородок, теперь гладко выбритый. Сейчас рядом с ней был просто Линдсей, такой, какой он есть, – мужчина, которого она любила всю свою жизнь.

– Расскажи мне о Константинополе.

– Он просто восхитителен! Довольно жаркий временами, но красивый. Ночи там особенно роскошные. Легкий бриз, дующий с Босфора, делает эти ночи не такими знойными. В нашей комнате ощущались ароматы благовоний и мирры, проникающие через окна с базара специй.

– Звучит очаровательно и экзотично.

– Так и было.

– Уверена, что и женщины там столь же экзотичны, – не смогла удержаться от замечания Анаис.

Линдсей усмехнулся в ответ на ее колкость:

– Полагаю, что да. Уоллингфорд определенно так и думал.

– О, а ты – нет? – игриво отозвалась она.

– У меня тяга к голубоглазым блондинкам, а их, смею тебя заверить, в Турции весьма недостает.

– И полагаю, в этом городе царят роскошь и изобилие.

– Точно. Сильно напоминает «Тысячу и одну ночь». Думаю, тебе бы там понравилось.

– А как насчет опиума? – не могла удержаться от вопроса Анаис.

– Да, – тихо ответил Линдсей, – там был опиум…

– …и ты курил его, – закончила она за него.

Линдсей встретился с Анаис взглядом. В глубоких зеленых глазах она не увидела ни намека на ложь.

– Да. Я курил везде, где только мог. Курил так много, что не был способен ни на что, кроме как дремать и мечтать. И мечтал я не о турецких женщинах, Анаис. Я мечтал о тебе.

– Но одной меня для мечтаний было маловато, не так ли?

– Я никогда не предпочитал опиум тебе, Анаис.

– Но сейчас это уже не имеет ровным счетом никакого значения, правда?

Наклонившись к уздечке Леди, он потянул за нее, останавливая лошадь посередине дорожки.

– Давай поговорим начистоту, Анаис. Я отправился в Константинополь вовсе не из-за притягательной силы опиума. После той ночи с Ребеккой я не мог тебя найти. Ты никогда не узнаешь, какая это была мука! Опиум облегчал боль, но никогда не забирал ни моей любви к тебе, ни моего неудержимого желания разыскать тебя и исправить ошибки, которые я совершил. Можешь верить в это или нет, но я никогда не предпочитал опиум тебе. И я никогда не позволил бы ему встать между нами.

– Но он уже разделяет нас, Линдсей. Разве ты этого не замечаешь?

– Между нами стоит нечто большее, чем опиум, Анаис. Ты что-то от меня скрываешь. Что стало причиной твоей болезни? Почему ты выглядишь такой бледной и слабой?

– Со мной ничего серьезного.

– Скажи мне, – настаивал он, прижимаясь все ближе.

– Линдсей, некоторые вещи могут быть глубоко личными.

– Личными? Что личного может быть между нами? Мы представали друг перед другом обнаженными – мы занимались любовью. Анаис, нет ничего, о чем ты не могла бы рассказать мне.

– Я… я действительно не знаю, что со мной, – пробормотала она, отводя взгляд.

– Чахотка? – не унимался Линдсей.

– Нет.

– Плеврит?

– Линдсей, пожалуйста. Со мной ничего страшного. Как я тебе уже говорила, я иду на поправку.

– Раньше ты никогда ничего от меня не скрывала. Мы делились всем, не так ли? Но теперь ты, судя по всему, делаешь свои признания Броутону. Ты довольствуешься малым, Анаис. Ты не любишь Броутона. Я бы поспорил на свою жизнь, что ты относишься к нему лишь как к другу. Так для чего все это? Почему после всех этих лет ты соглашаешься быть рядом с мужчиной, который не вызывает в тебе страсти?

– Ты ничего не знаешь о Гарретте и обо мне.

– Я знаю, что он не может сделать тебя счастливой. Он не может дать тебе то, в чем ты нуждаешься. Он даже не знает тебя настоящую. Не того человека, которым ты предстаешь для всего мира, а истинную тебя – такую, какая ты со мной. Броутон балует тебя так, как баловал я?

Легонько сжимая бока Леди коленями, Анаис попыталась увести лошадь вперед, но Линдсей снова потянулся к уздечке и остановил их.

– Так что, он тебя балует? – резко спросил Линдсей. – Броутон берет тебя на прогулки верхом? Поддерживает твое желание освободиться от всех этих глупых светских условностей, предписывающих женщине, какой ей следует быть и как следует себя вести? Ты носишь его брюки, как когда-то носила мои? – Линдсей наклонился вперед, и Анаис почувствовала исходивший от него жар. – Его рубашки обтягивали твои груди?