Дружно облизнулись вертухаи. Дама была вся из себя. Завита какими-то продолговатыми колечками, напомажена без меры. Явно за тридцать, о чем (а также об отсутствии вкуса) наглядно сообщали толстые бедра под обтягивающими полосатыми штанами и отвислая грудь, прикрытая топиком. Животик к телу также прилагался, причем украшенный неплохими складками. В физиономии у дамы присутствовало что-то лошадиное, но это не считалось дефектом, я мог бы привести десяток мужчин (включая покойного Аристова), считающих лошадиную внешность верхом сексуальности.

По губам «прекрасной» незнакомки отлично читалось: какого хрена ты меня сюда привез? Но подтянутый «землевладелец» не стал оправдываться. Поманил пальчиком старшего из вертухаев – тот сорвался, как спринтер. Внимательно выслушал, кивнул в нашу сторону, что-то быстро произнес. Затем компания новоприбывших, ощетинившись автоматами охраны, направилась к нам.

Не скажу, что это были приятные минуты.

– Работать, канальи! – взревел вертухай, и рабочая площадка мигом стала муравейником. Плантатор подошел к наспех заделанной опалубкой яме, опасливо глянул вниз. Задумчиво уставился на бегающих людей.

– Чем вы их кормите?

Старший вертухай растерялся:

– Перловкой, сэр…

Хозяин криво усмехнулся, дав понять, что шуткой он доволен, а вот внешним видом изможденного рабского племени – не совсем. Он выстроил вертухаев, подозвал прораба и начал с угрожающими нотками что-то вещать. Приходилось бегать, смысла монолога я не постигал, но ясно, что разнос был неслабым. Один из вертухаев крикнул: «Луговой!» Екнуло сердце, но пришлось подойти.

– Ты прокурор? – обозрев мой не самый презентабельный вид, поинтересовался «плантатор». Вблизи он сделался морщинистым мужчиной, отдаленно напоминавшим небезызвестного Данди по прозвищу Крокодил.

– Так точно, ваше сиятельство, – буркнул я. Не сказать, что мне сильно польстили, но из общей серой массы явно выделили.

Вертухаи не сообразили, что данное обращение – всего лишь изысканное хамство (другим ответить не можем – прибьют), растерянно молчали. Хозяин пристально смотрел на меня, составляя мнение. Дама сделала то же самое значительно раньше. Первые мгновения она озирала меня с брезгливостью, потом ей стало интересно. «Отбрасывает одежды, – догадался я. – Смывает грязь и пытается представить прокурора в постели». Фантазия у дамы разыгралась не на шутку: похотливая мордашка растянулась, как в кривом зеркале, ротик приоткрылся, показался язычок, совершающий задумчивое шевеление. Господин в фетровой шляпе явную крамолу не заметил, он стоял на корпус ближе и меньше всего был озабочен реакцией спутницы. Пытливости господина, с коей он изучал презренного раба, мог бы позавидовать даже упертый натуралист, открывший неведомую науке гусеницу.

– Я понял, – поколебавшись, вымолвил господин. – Можете идти.

«А поговорить?» – подумал я.

Спотыкаясь, я побрел на рабочее место. Смешался с толпой, погрузился в работу.

– Начинаешь пользоваться успехом, – завистливо прошептал Шмаков. – Особенно баба – ты видел, как она от тебя пыхтела?

– Счастливчик Луговой, – проворчал Хомченко. – Скоро вас начнут приглашать на разные вечеринки, брать интервью. Не пора ли обзаводиться импресарио?

Гости не стали задерживаться. Сели в джип, укатили восвояси. Прибыл низкокалорийный обед. Вылизав картонные тарелки, мы работали под землей. Галерея расширялась, превращаясь в продолговатый зал с кособокими колоннами. Меж колонн бродил охранник, поглядывая на копошащихся в жидкой грязи людей. На этого молчаливого парня я почти не обращал внимания – пот заливал глаза, да и какой резон обращать внимание на вертухая, если он тебя не донимает? Однако мне пришлось это сделать, когда по цепочке передали команду приостановить работу (авария с лестницей) и народ застонал от временной лафы. В этой части подземелья посторонних не было – Шмаков с Хомченко работали в соседних отсеках, от прочих бедолаг меня отделял простенок из застывшей скальной породы. Охранник продолжал болтаться без дела. Помочился на колонну, позевал, прошел в мою сторону. Нарисовал фигуру на стене, похожую на знак бесконечности, задумался. Странный был какой-то охранник. Потом он повернулся на девяносто градусов и устремил тоскливый взор сквозь толщу глинистых пород.

Дышать вдруг стало трудно. Ни разу до текущего часа я не видел этого лица вживую. Только на фотографиях.

– Рядовой Райнов…

То, что я подумал, в голове не задержалось, выплеснулось предынфарктным хрипом. Реакция вертухая последовала незамедлительно. Физиономия исказилась от ужаса, он скинул с плеча автомат.

– Усохни, падла… Кто такой?..

Я приложил палец к губам. Вертухай помедлил, сделал осторожный шаг и всмотрелся в мою физиономию трубочиста. Нерешительность отразилась на загорелой детской мордахе.

– Не шуми, – сказал я, – могут услышать. Подойди поближе, не бойся, не отберу я твой автомат…

Парень воровато посмотрел по сторонам, но приблизился. Сел на корточки, выставив мне в живот калашное рыло.

– Кто ты такой, черт тебя подери?..

– Послушай, Райнов, – быстро заговорил я. – Твое счастье, что ты оказался не в концлагере, а в числе тех, кто его охраняет. Но все равно сомнительное счастье, согласись? Печальная у тебя физиономия. Не за тем ты драпал из части, чтобы тянуть волынку. Обещали райское бытье, казачью вольницу, море счастья и гармонию на лоне природы, а загрузили в какое-то Средневековье. Ты не дал обет бедности, послушания и целомудрия? Впрочем, последнее, наверное, необязательно…

– Да кто ты такой, моралист хренов… – заскрипел зубами юнец.

– Следователь военной прокуратуры Луговой Михаил Андреевич, – шутливо откозырял я. – Шли по вашему с Пыряевым следу вместе с ротой автоматчиков…

– Ах ты, сука… – позеленел юноша, отпрыгивая вместе с автоматом. – Да чтоб ты сдох в этой норе…

– Уймись, паршивец, – зашипел я. – Где ты видел, чтобы военная прокуратура принимала участие в поисках дезертиров? Прокуратура пишет дела, надзорит и карает, сечешь мысль? А по кустам колбасятся другие парни…