Над головой шуршал моросящий дождь. Петька смотрел через дорогу на мрачный силуэт длинного здания, стоявшего на углу. В большом крыле, выходившем на главную улицу, располагалась полиция, а в меньшем, что в переулке, — комендатура.

Темень. В окнах ни одной светлой щелки. Слышны шаги часового. Кто он? Охранник СД или жандарм? Ребята не сводили глаз с часового, но отгадать не могли. А знать нужно. Жандармы не то что охранники, они не проявляли особого рвения, часто заходили в дежурное помещение или надолго по надобности исчезали во дворе.

Часовой, словно заводной, двигался туда и обратно по одному и тому же пути, ни на шаг не отступая в сторону.

Но вот шаги замерли, сверкнул огонек зажигалки. На груди часового светлела большая металлическая бляха с орлом. Такие бляхи носили только полевые жандармы. Начался ливень. Струи воды потекли из дыр и били в лицо. Ребята натянули на головы мешки.

Однако жандарм не собирался уходить. Он прошлепал по лужам к крайнему окну справа и словно прилип к стене. Петька от нетерпения кусал губы.

— Тю, гадюка! Присох под самым кабинетом.

Всем было ясно: если часовой здесь застрянет, план их сорвется.

Ливень не утихал, а с порывами ветра даже усиливался. Вода сплошным потоком обрушивалась на землю и кипящей рекой безудержно мчалась по мостовой. И тут наконец тень отделилась от стены. Часовой побежал в переулок. Дверь комендатуры распахнулась, прорезав полоской света мостовую, и с шумом захлопнулась.

— Айда! — скомандовал Саня. — А ты, Коль, тут прикрывай. Если жандарм сунется наружу, сади в него обойму и тикай.

Костя вылез из-под железа, подбежав вместе с Петькой к окнам полиции, остановился, держа под мешком наготове пистолет, Саня тем временем подскочил к стене комендатуры. Ребятам потребовалось минуты две, чтобы наклеить газеты. Оставалось только Петьке взобраться на окно кабинета начальника полиции, чтобы приклеить письмо, но руки скользили, и он никак не мог подтянуться.

— Подсади, — шепнул Петька, проклиная свой маленький рост.

Костя помог. Петька вскочил на подоконник и ухватился рукой за форточку, и та неожиданно приоткрылась. Петька просунул руку, отодвинул задвижку и, открыв окно, исчез в помещении.

Костя про себя выругался. Эта рискованная проделка не входила в их замысел. К счастью, Петька тут же, прикрыв за собой окно, мягко спрыгнул на тротуар.

Ребята кинулись через дорогу к развалинам…

После бурной грозовой ночи можно было бы всласть выспаться; на пристань не идти — воскресенье, и на явку с донесением не спешить — туда к десяти. Но чувство душевной приподнятости, с которым Костя открыл глаза, развеяло сон. Он вскочил с постели, решив сходить на те улицы, где ночью расклеивал с ребятами первый номер печатной газеты, и издали поглядеть, что творится возле комендатуры.

Чтобы лишний раз не мозолить глаза полицаям, он пошел через стадион к Историческому бульвару.

Утро было ослепительное. Умытое небо — глубокое, бездонное, дали ясны, прозрачны. Херсонесский собор с сорванным куполом, холмы и ложбинки Северной стороны, серые стены с бойницами Константиновской батареи, мрачные городские руины представали с удивительной стереоскопической ясностью. А море за ними сияло нестерпимо яркой синевой.

Через пролом в стене Костя выбрался на бульвар и, перейдя глубокий ров, поднялся на вал к чугунным пушкам Костомаровской батареи.

Это был самый дальний уголок Четвертого бастиона, заросший полынью, овсюгом и колючей верблюдкой. Здесь всегда стояла тишина, словно бы все живое навеки замерло у стен этих вросших в землю чугунных пушек.

Как и обычно, проходя это место, Костя покосился на серую известняковую стену рва, в которой темнела щель — вход в пещеру с колодезным спуском в подземные галереи бастиона. Здесь был их тайник, о котором знали только он, Саня и Коля. Куча сухих колючих ветвей акации и гледичии, набросанная им, лежала на месте, надежно загораживая от любопытных глаз вход в пещеру.

Впереди, за валом батареи, серебрились кусты лоха, виднелась заросшая сорняком клумба, посреди которой стоял белокаменный обелиск с богатырским шлемом на верхушке, дальше шли густые заросли иудина дерева, миндаля и главная аллея, ведущая к руинам панорамы.

Солнце пригревало, земля дышала паром. Костя распахнул нанковый пиджак, подставляя теплу грудь, обтянутую матросской тельняшкой. Кто-то окликнул его.

Через пролом в стене выбирался на бульвар Кузьма Анзин. На нем были потрепанные брюки, изрядно затасканный, порыжевший от солнца пиджак. На острых плечах Кузьмы он висел обычно, как на вешалке, но сейчас казался даже тесным.