Численник
вернуться

Кучкина Ольга Андреевна
Шрифт:

28 сентября 2010

План

Привыкнуть пить стаканами воду,гонять ровно кровь уговорить сосуды,не пугаться ни прострела и ни простуды,обучиться отнестись к смерти как эпизоду.

29 сентября 2010

«На асфальте мокрые огни…»

На асфальте мокрые огни,вечер понедельника хлопочет,кто-то обмануть кого-то хочет,кто-то шепчет жалко: обмани.Правда – как убийца за углом,не ходи на встречу с ней на угол,не веди напрасным чутким ухом,знай, что может обернуться злом.Путаница, слабость – ну и пусть,сила с прямизною отвращает,помни: нам никто не обещаетдважды повторить наш крестный путь.Дождь двоит изображенья лиц,всех вещей природу умножая,плачется природа как живая,платится по ставкам без границ.

8 ноября 2010

«Я не помню, жаворонок была или сова…»

Я не помню, жаворонок была или сова,и что отвечала на вопрос bien ca va,потому что была одержима письмоми позабыла, как было до, а как потом.Я забыла, кому отворяла дверь,а теперь попробуй пойди проверь,когда все ушли, кто стучался в дом,и никто не подскажет, что было до и потом.Записала ли я выраженья лиц,и вышли ли обличья из приличья границ,и зачем стоит этот в глотке ком,если память ушла, как было до и потом.И просвечивает сквозь кисею прошедших летначертанный слабыми письменами след,тот почерк, что до крови знаком,выводит, выводит, как было до и потом,как кто-то присваивал себе меня,а кто-то отпускал на волю, кляня.И горою высится мой смертный грех,что любила,но плохо любила всех.

27 ноября 2010

«Убывают сентябри…»

Валеше

Убывают сентябри,остается непогода,но в любое время годанаш секрет у нас внутри.Там у нас из детства звук,звук из юности, а такжеутоленье вечной жажды,одоление разлук.Что с тобой, то и со мной,мы вдвоем об этом знаем,и хотя базлать базлаем,осень смотрится весной.Убывают сентябри,солнце золотом струится,близко-близко наши лица:вот я, тут, смотри, смотри!..

Флоренция, 28 сентября 2011

В деревянном доме

маленький роман в стихах

Однофамильцу

1

Приехали поздно.Калитка запела,встречая хозяев и званых гостей.Хозяйка о гвоздь на калитке задела,а кровь проступила на лицах детей —сочувствия краской, румянцем по шею,она же, от боли губу закусив,на коже царапину трогала, еюцарапину в сердце на миг заместив.Еще по дороге, в машине, усталасправляться с собою, забытой давно.А гостья на заднем сиденье блистала.А муж подливал ей охотно вино.И в зеркало глядя, вторую машину,что шла вслед за ними, имея в виду,все видела мужа широкую спинуизогнутой к гостье на полном ходу.Спиной, как забором – мальчишки отдельно, —мужик огораживал свой интерес.Второй кавалер на переднем сиденьеиспил свою долю и к задним не лез.Винцо по дороге – мужская забава,придуманный кем-то смешной ритуал,плечом повела разомлевшая пава —муж блудный к плечу павианом припал.Водитель, работница, тяглая лошадь,тянула свой воз сквозь кромешные дни.Но вот уже, въехав на малую площадь,в последний проселок свернули они.Входили в калитку, к крыльцу поспешали,тащили поклажу, вино и еду,весельем заброшенный дом оглашали,руками на раз разводили беду.Да где же беда!..Просто что-то попалов глаза, как соринка, – и чувство, как сон,что нечто упало и с возу пропало,и муж не жених и уже не влюблен.Бродили по дому, кто сам, а кто с мужем,глазели, болтали, и слышался смех,хозяйка на кухне готовила ужин,картошку с селедкой почистив на всех.Поставила чайник, доверху наполнив,усилием горечь едва укротив,саднила царапина, что-то напомнив,и ожил, о Боже, забытый мотив!Качели, высокие травы и сосны,и порванный гвоздиком юбочки край,и девочкин папа, разумный и взрослый,устроивший девочке ад, а не рай.Рай был накануне, с лихим мальчуганом,из сада к нему через грешный забор…Но уличной девкою и хулиганомназвал, как прочел на суде приговор.Ей жить не хотелось.Ей белое чернымвпервые назвали в ту светлую ночь.И с этой поры существом непокорнымросла под личиной покорности дочь.Любимый ребенок…Спустя лихолетьямогу оценить, как болело внутри, —от этого, бешеный, словом, как плетью,хлестал.Ну же, девочка, слезы утри.Утри. Сэкономь. Пригодилась учеба.Уроки любви тяжелы, как плита.Стою у плиты. И картошка готова.И можно позвать: эй, за стол, господа!Нейдут.Через стенку отличная баня,изделие мужа, мечта-похвальба,а там анекдоты, и чьи-то лобзанья,и хохот, и рокот, ну, словом, гульба.Пошла на крыльцо. На ступеньки присела.По улице бегал какой-то пострел.И вдруг разрыдалась: как балка просела,как краска облезла, как дом постарел.

2

В углу, не медвежьем, не дальнем, а дачном,вблизи от Москвы, средь дубов и берез,был выстроен дом деревянный удачно,вместилище пения, смеха и грез.Красавица-мама, отчаянный папа,в ту тетку, что первой женою была,стрелявший из ревности…Вот она, лапанесчастного зверя, что так тяжела.Он был комиссар. А она комиссарша.Ее с ординарцем внезапно застав,рыдал и рычал, сразу сделавшись старше,и вынул наган, нарушая устав.Убийство не сладилось.Тетка живаягостила поздней в деревянном дому.Тогда же готовился, нервно зевая,юнец под расстрел или просто в тюрьму.Взыскали.Но вскоре простили по-братски:не вождь, не начальник, всего лишь жена.Серьезных военных, не рохлей гражданских,гражданская требовала война.И дети, играя в войну, столбенелиот хитрости вражьей, измены в рядах,предательства, мужества – разных моделейхватало на совесть, а не на страх.Еще и сейчас можно встать до восхода,лесною тропинкой пройти бурелом —увидишь окоп сорок первого года,где прятались ночью от авиабомб.На эту войну уходил ополченцемотец.Но предательский туберкулез,как флагом, кровавым махнул полотенцем,кровь горлом, – и маминых скопище слез.Давно нет ни папы, ни мамы на свете,давно на границе у Бога стоюи думаю: прошлые люди, как дети,творили отечество, дом и семью.И красные капли смородины красной,с утра освежавшие детские рты,мешаются с каплями крови напрасной,что пролиты будут и стерты с плиты.

3

Плита раскалилась. Картошка сгорела.Хозяйка умылась холодной водой.Присела на кухне. Селедки поела.И в небе увидела шар золотой.Всходила луна, раскаленная жаромкак будто бы от раскаленной плиты.Подумала: ну покати этим шаром,своей пустотой до моей пустоты.Костяшка игры в домино пусто-пусто,стручок с огорода расчисленных дней…Там, в сумке, остались морковь и капустана завтра. На щи.Завтра будет видней.В постели уложены сонные дети,горит телевизора глупый квадрат —попалась опять в те же самые сети,и прежней грозы угрожает разряд.Могла бы и скинуть передник домашнийи в собственном доме ступить за порог,чтоб в общее празднество встрять без промашки,да кто-то в ней этого сделать не мог.Забыли.Как Фирса.Иль Жукова Ваню.И муж приходил, а к гостям не позвал.Несчастный инстинкт, что замучил папаню,мучительно в ней нарастал, как обвал.Наверх поднялась в деревянную спальнюи методом тыка, ошибок и пробфутболила образ, тоски наковальню,что это не дачная спальня, а гроб.Пыталась читать – книжка ехала боком,визжал надоедливый злобный комар,боялась светильник разбить ненароком,затем, чтоб затеять случайный пожар.О, как бы тогда это место пылало!О, как бы пылала уместная месть!Кому?!Неуместное чувство пропало.Булавок в мозгу уместилось, не счесть.Подумаешь, мысль…А как силища пляшет,как ломит и бьет на зигзаге крутом,и топает, словно вояка на марше,и как развернулась на месте пустом!Пустом?Э, неправда!Не зряшным капризом,не вымыслом вздорным отравленный миг,чужой человек, выходило, ей близок,и рвался из горла задушенный крик.Старалась любить за двоих. И любила,подруга, любовница, мать и жена…В висок канонада упрямо забила:то были одно – а осталась одна.И вдруг застонала, заныла, забилась,стремясь укротить возбужденную плоть,и истово, тихо и нежно молилась,простил чтобы великодушно Господь.

4

Что было, то было.Другой.Половинка.Две свечечки на сумасшедшем ветру.Не пара была – загляденье, картинка.От редкого счастья, казалось, умру.Здорова ли, девочка… спрашивал утром.Ты что-то бледна… головою качал.Ты любишь… звонил чуть ли не поминутно.Любимая… пылко шептал по ночам.Не брак, а роман восьмилетний в законе,и страсть беззаконная, словно напасть,и розы, и грозы, и кони в загоне,и пропасть, в которой хотели пропасть,и в ней пропадали, и с плачем печаливзлетали внезапно в обитель небес…Но эти качели мы так раскачали,что, ангелов мимо, бес тайный пролез.В охотку гонял, сладострастно и жестко,навязывал свой образ мыслей и нрав.Внутри нарастала колючая шерстка —и начался счет, кто виновен, кто прав.Мой мальчик! Навечно теперь mеа сulра —латынь так подходит к навечной вине!Гудела подземная магма и пульпа.Оплачен твой счет.Мой – оплачивать мне.В любимом отца перепутав с ребенком,тянулась подмышку к тебе, под крыло,и одновременно, как в мальчике тонком,без слов различала, куда повело.Сломалось когда?..Кто же ведает меты!Пускай тот, кто знал, прочитает с листа:кто знал и любил – будет версия эта,а кто не любил – будет версия та.Разлад.Где бывали гармонии полнойчасы и недели, с рукою в руке,глазами в глаза, если отблески молний —так только в объятьях, в любовном пике, —там кончики нервов, согласье обрушив,как головешки, обожжены,там трупы живые, как мертвые души,несчастного мужа и бледной жены.Любимый, прекрасный, издерганный веком,судьбою и мной как довеском к судьбе,ты был в моих окнах единственным светоми сам погасил его назло себе.Проклятое время.Несчастное время.Счастливое время.Отпущенный срок.История, ногу засунувши в стремя,скакала по нам, как безумный ездок.На даче осенней, пустой и унылой,влюбленный куда приезжал паладинруки попросить у родителей милой,он сделал, что сделал, оставшись один.И смертная казнь обвалилась лавиной,накрывши обоих, в обломках любви,и что было домом, сошло домовиной:этиловый спирт – в отворенной крови.Кто знал и любил – будет версия эта,а кто не любил – будет версия та.От ветра в стекло билась старая ветка,и кровью забрызганы пол и плита.Пришли и сказали. Не плакала даже.А стала как камень. И долго была.Жить или не жить было равно неважно,как дважды, как трижды, как тысячу два.Расстаться с живым, а увидеться с мертвым —такого нельзя пожелать и врагу.Стояла, как перст, перед ямой разверстойи знала, что быть все равно не смогу.

5

Он спас ее.Этот красавец курносый,пижон легковесный, приблудный щенок,когда приблудился и тотчас без спросувеселым клубочком свернулся у ног.Все было не то, ни к чему, непонятно,глупее не выдумать, Боже ты мой!..Но вышло, что не было ходу обратно —она привела его прямо домой.Он шлялся по свету, бездомный бродяга,ни в чем не уверенный, муж и дитя,таясь и страдая от всякого шага,на взгляд посторонний – легко и шутя.И так же шутя, привязался беспечно,от радости тихой негромко скулил,она привязалась ответно, конечно,хоть мало что этот союз им сулил.Как пара гнедая, сошедшая с круга,на чистом инстинкте, в кусках, на мели,судьбу проиграв и спасая друг друга,себя обретали.И вдруг обрели.О, как это странно, нелепо все было,исполнено мелких житейских затей!Так крепко обоих друг к другу прибило,что взяли и сходу родили детей.И дети как дети. Смышленые вроде,у кошек хвосты не научены драть,и без понукания на огородередиску ходили и сеять, и рвать.Смотрели большими глазищами в оба,глаза у обоих ребят в пол-лица,упрямо следили, разведчики, чтобыпрощала их мать прегрешенья отца.Подобного раньше она не знавалаи, глядя на спящих родные черты,родные черты чудака узнавала,и в горле першило от их простоты.