Численник
вернуться

Кучкина Ольга Андреевна
Шрифт:

6

Замучив ее пересохшую глотку,селедка просила настойчиво пить,и надо же есть было эту селедку,не то чтобы есть – не хотелось и жить!Жить молча, скучая, непонятой, лишней,безжалостно помня тот, отнятый, дар —и честное слово, когда б не мальчишки,какой бы здесь дьявольский вспыхнул пожар!Сгорели бы двери, и балки, и бревна,и, может быть, ветвь любопытная та,что в ночь роковую стучала упорно,и знающий пол, и свидетель-плита,и та заодно, что – случайный хранительслучайных историй и знаковых встреч, —пыталась наладить отцову обитель,и выполнить долг, и живое сберечь.Прости, если можешь, Господь, эту муку,избави от зла, исцели и спаси!Какую же с нами свирепую штуку,играючи, страсти творят на Руси!Страстями живут и народ, и держава,и жадно отверсты тюрьма и сума,как часто оружье терпения ржаво,как часто пустует палата ума.Историк-отец, над историей векадесятками лет размышляя один,дошел ли до тайн одного человекаи глуби глубин как причины причин?Послышался скрип деревянных ступеней,и в спальню ввалился взлохмаченный муж,с ним вместе ввалилось веселое пенье,а в глотке просела прогорклая сушь.Я больше тебя… – начинала осипшим,охрипшим, осевшим, чужим голоском.Пресекся.Слова никакие не вышли.Лишь в сдавленном горле задавленный ком.И как ни старалась быть стойкой и гордой,сдержать не сумела нахлынувших слез.Не хочешь смочить пересохшее горло? —услышала мужа. – Я соку принес.

7

Отечество – таинство переживанья,не точка на карте, а точка в мозгу.Ключом телеграфным любовь и преданьявыстукивают: без тебя не смогу.Конечно же, сможешь.Всего в человекенамешано: слабости, воли и сил.Но если бы вырубить память навеки —остался бы нищ, и бездомен, и сир.А впрочем, я знаю того, кто на делепрожить без возлюбленной так и не смог:отец через две с половиной неделиступил вслед за мамой на смертный порог.Не вынесло приговоренное сердце,аорты разрыв от тоски – на куски.Отцовское даром мотаю наследство,с рождения и до гробовой доски.Я помню, и дай мне, о Господи, помнитьдо ночи последней последнего дня,как дом и людей я любила огромно,как дом мой и люди любили меня.

8

Разъехались. Кто поместился в машину,кто поездом, и захватили детей.Остались вдвоем, чтобы эту махинупомыть и почистить до новых смертей.Потом он ее перестроит на славу,возьмется как мастер и сделает сам,и на новоселье большую оравуони позовут, чтоб у всех по усамтекло молодое вино из Тбилиси,подарок нагрянувших старых друзей.Мы все друг от друга любовью зависим! —воскликнет хозяйка с величьем князей.И глазом зеленым, счастливым, блестящим,уставится в мужнин смеющийся глаз,меж прошлым и будущим и настоящимпропав.Это будет потом.А сейчас —из комнаты в комнату тени прохладой,и сад зеленеет, и пиршество птиц,катится судьбы колесо за оградой —и просишь:помедленней бряцанье спиц.

17—27 июня 1999, февраль 2001

P. S. Деревянный дом сгорел в ноябре 2007 года.

Унесенные веком

из старых тетрадей

«Теперь уже видно…»

Теперь уже видно,что не удалось произнесть и полслова.И очень обидно,что жизнь протекла бестолково.Теперь уже ясно,что я уношу все свое на закорках с собою.И значит напраснособою я вас беспокою.

Бал

С перехваченной талией, как перехваченным горлом,фигуранткою в танце качалась, как в трансе,мыслеформы уколота тонким уколомв перерывах времен, в их неверном балансе.Наркотическим сдвигом влекомая в нети, как в сети,упиралась руками то в стену, то в спину,и молчали убитые, невоплощенные дети,и костяшки счетов дополняли картину.И удары по клетке грудной изнутри и снаружи,стук фигур приглашенных о черные с белыми клетки,и бухгалтер итогов, в итоге себя обнаружив,уже делал свои, непонятные смертным, пометки.

«Ушел. Забрала. Не другая, а смерть…»

Ушел. Забрала. Не другая, а смерть.Что он не сказал, что ему не сказала…– Послушай, я позвоню поздней,я очень устала, я просто с вокзала.Ошибка, оплошность, оплаченный срок,как нищий на рельсах, наш разум увечен.Печальный случайный вокзальный гудок:– Алло, позовите!..– Ваш номер не вечен.

«Связалась по телефону с абонентом…»

Связалась по телефону с абонентом,крепко телефонным узлом завязалась,истины не стало моментом,и связь времен в момент распалась.Шершаво шуршали слова сухие,шнур завивался, жуя оттенки,черствые и убогие года глухиек стенке ставили свежие сценки.Сушь окропляло пустырника каплями,за избитое давали разбитое,и телефонистка, подключившись, внезапно заплакала,вспомнив что-то свое, безнадежно забытое.Телефонный узел транслировал чувствона тот свет из тьмы, как из грязи в князи.На том конце провода было пусто.Конец связи.

«…выбиваясь из последних сил…»

…выбиваясьиз последних силопираюсьна стихи как на костыль

«Я отзвук, я отсвет, я эхо какого-то слова…»

Я отзвук, я отсвет, я эхо какого-то слова,я память, я весть пережитого кем-то былого,когда оно хочет, то слово, тогда его слышу,от собственной воли и цели едва ли завишу.Я чья-то судьба, чье-то горькое напоминанье,я чья-то вина и какой-то вины оправданье,я тень на закате, я отблеск иного рассвета,я чей-то вопрос, на который не знаю ответа.