Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1
вернуться

Гейнцельман Анатолий Соломонович
Шрифт:

БОГ ГЕОМЕТР

Кружатся пламенные сферы По эллиптическим путям, Гигантские у них размеры И ритмы бешеные впрямь. Сферичны капли дождевые, И слезы наши, и плоды, И существа вокруг живые Из глины, пуха и воды. Геометрично всё в природе, Бесформенных созданий нет, Всё страждущее на свободе Имеет форму, краски, цвет. Скромнейший цветик – как орнамент Из грека творческой руки. Незыблемый под всем фундамент, Будь то хоть море иль пески. Кристаллы созданы, как храмы Дорийские, на все века, Как ни были б ужасны драмы, – И Божия на всем рука. Материи нигде без духа Бессмертного не отыскать: Будь ты хотя бы легче пуха, В тебе есть формы благодать. Нет атома в нас без структуры, Без превращенья в ипостась: Всё стильно, всё архитектурно, Везде со всем навеки связь. И формы нет без геометра, Как без художника картин, Как храмов облачных без ветра, Как рева моря без ундин. Бог Геометр, Бог Архитектор, Как ты Его ни отрицай! Достаточно взглянуть на спектр, Чтоб отыскать тропинку в рай!

НА ОБМЕЖКЕ

Чужой всему и всем чужой, Иду я узкою межой Меж вспаханною целиной Со сгорбленной от лет спиной. Через межу свисают глыбы, Как гадин черные изгибы, И я с одышкою скачу, Покрыв рукой души свечу. И всё вокруг черным­черно, Как адское у Данта дно. Лишь кое­где седой ковыль Да маков цвет, а то всё пыль, Людская пыль с ярмом идей, С глазами вяленых сельдей. Лишь кое­где из­под вериг Умученных чуть слышен крик, Лишь кое­где драконов зуб Торчит из чьих­то синих губ, А то всё смрадная спорынь На колосе, куда ни кинь Усталый от страданья взор. Но вдалеке меандр гор И белоснежный горностай Небесных перелетных стай. А на горах есть монастырь, Где спит духовный богатырь, Сын Парсифаля Лоэнгрин. Но доползет ли Божий Сын, Или повиснет на кресте, В идейной жуткой пустоте?

ЛЕТУЧАЯ МЫШКА

Небо – бирюзовый полог, Солнце – пламенный тюльпан. Спят рои по ульям пчелок, Спит еще Великий Пан. Но порхает, как снежинка, По саду уж мотылек, Но кружится, как пушинка, Серый с крыльями зверек. Словно пьяный, словно сонный, Он трепещет по аллее... Вот он, как бесцеремонный, Чуть моей коснулся шеи, Вот, как молнией сраженный, Он упал вдруг на газон Подле липы задымленной, – Кончился крылатый сон. Мы сидели на скамейке, Пораженные концом Бедной мышки­чародейки, Мы склонились к ней лицом. Бедный серенький комочек! Обожженные, как спички, Крылышки, весь в ноготочек, Жалче всякой мертвой птички. Смерть получше, чем Икара, Легче, мягче, словно снег Вдруг растаял от пожара, Как от вешних синих нег. Веточкой ты прикоснулась С любопытством, но она Неожиданно очнулась, Как от тягостного сна, И изящною спиралью Взвилась в неба бирюзу, Опьяненная удалью, Вызвав у тебя слезу Радости и восхищенья. Мы, подобно этой мыши, Улетим без возвращенья Скоро к солнышку, – и выше!

КОСМИЧЕСКИЙ ПЕАН

Как исполинский в синеве Столетний палевый платан, В моей усталой голове Родной бушует океан. Там целый лабиринт ветвей, Как пальцы бледных мертвецов, Там бисер мечет соловей И стаи резвые скворцов. Там волн соленых бирюза, Там листья, пена, там жемчуг, Там умиления слеза, Червленый там с драконом струг. Мне тяжело вмещать их всех, И я сжимаю жаркий лоб, Но раздается жуткий смех, – И мне плывет навстречу гроб. Но я его еще страшусь, Но я его еще топлю, Хоть с детства я уже не трус И вечность синюю люблю. Но ведь она уже и так Синеет где­то чрез Хаос, И у меня в душе верстак, И у меня в душе Христос. Я с Ним на кедровом кресте Вишу уже полсотни лет, Но я служу одной мечте, Я одинокий ведь поэт. Целуй меня опять в уста, Подружка милая моя: Ты у подножия креста, Свисает долу голова. Столетний у меня платан Бушует в смутной голове, У ног бушует океан, Я растекаюсь в синеве.

ПЕРЕПЕЛКИ

Как пойманные перепелки, Что бьются в полотнище клетки, Чтоб в поле вырваться, как пчелки, И улететь из страшной сетки, Так мы до крови бьемся в стены Своей космической темницы, Где всё давно без перемены, Где мы – ночные только птицы. Что в том, что голубые стены В темнице нашей, как у звезд, Когда разбили мы колени О страшный мировой погост? Что райские для нас чертоги, Построенные в небесах, Когда придуманные боги У нас, как гири на ногах? Когда все мысли ухищренья – Лишь пируэты арлекина, И чувствуешь до одуренья, Что всюду вязкая лишь тина, Что утопаем мы в болоте Действительности несуразной, Что из своей, в конечном счете, Не вылезть шкуры безобразной: Что фейерверки наши мысли, Что истин и помину нет, Что мы над бездною повисли, Где мрак кромешный, а не свет, Что изо всех зеркал вселенной Глазеешь очумевший ты, Ты, истрион везде презренный, Твои бесплодные мечты!

ПРИВЕТ СМЕРТИ

Смерть, благодетельница мира, Привет тебе в любой момент, Хотя б в разгаре самом пира Меж розовых венков и лент! Желанная всегда ты гостья, Как чаша пенная и мак, Как драгоценнейшая гостия Иль острый палача тесак. С любовью вы совсем как сестры, Со сном блаженным близнецы, Есть аромат в вас терпко­острый, Несущийся во все концы. Ты всех моих родных под своды В лазурном храме увела, Ты приобщаешь всех свободы, Хоть остается лишь зола. Что ж, я готов, но серп наточен Твой должен быть, как для цветка, Хоть и доселе озабочен Я крайним часом мотылька. Не буду ль только хризалидой Я в недрах темных под землей, Не буду ль вспоминать с обидой Я мир, удавленный петлей? И если нет совсем нирваны, Как это чувствует душа, То в облачные караваны, Что в небе реют не спеша, Верни меня иль в волны моря, Прямой девятою волной, Чтоб грозно бушевало горе Жемчужной синею спиной. Лишь человеком из кокона Не воскрешай меня опять, Хотя б вблизи была икона, Похожая на Грезу­Мать!

ЛИШАЙ

Как на вершинах гор бесплодных Червонный высохший лишай, Дремлю я меж рабов свободных. И ты дремать мне не мешай! Я погрузился в сон глубокий Среди заоблачных вершин, Как в мире самый одинокий, Что потерял земной аршин. Мне ничего уже не надо, Мне Ангел пищу достает. Не замечает даже стадо, Что кто­то на скалах растет. Но про меня мечтают звезды, Скучающие от орбит, И Ангел Смерти на погосте, Что скоро, скоро затрубит. Я – вечности самой тревога, Духовный в атоме я свет И отпечаток бледный Бога, Не признанный никем поэт. С гранитного меня осколка Никто не может соскоблить: Серебряная я иголка, Связующая с небом нить!

МОГИЛЬЩИКУ

На позолоченные дроги Неси с вниманием мой гроб, Не спотыкаясь о пороги, Чтоб не стучал о крышку лоб. И землю не бросай лопатой, Как лошадиный вниз помет: Могила – райские палаты, Где начинается полет. Да отшлифуй ровнее грани Могилы черной, как алмаз, Зеленой застели их тканью, Чтоб не исчез весны экстаз. И посади ты неотложно У изголовья кипарис, Чтобы не спал я там тревожно Меж гробовых вокруг кулис. Он оплетет меня корнями, Он высосет бессмертный дух, И внутренними ступенями Взовьюсь я, как лебяжий пух, Взовьюсь до самой верхней ветки, Чтобы блаженно шелестеть, Чтоб из пахучей терпко клетки На солнце красное глядеть, Чтоб черною душистой кистью В заката пламенный багрец Писать без жизненной корысти Про свой загадочный конец!