Кленовский Дмитрий Иосифович
Шрифт:
Неуловимый спутник
Моей жене
142
143-144. Родине
1
2
– любимый! 1952
145. Когда вернусь
– кто ночью меня слыхал? Зубы в подушку - и все в порядке. Дома, известно, беда и стыд, Чахнут меньшие, что лен в бурьяне. Мачеха косится и сопит, Ножик поточит и в щелку глянет. Верится только - не век страдать, Правды хоть мало, но есть на свете. Как не живуча карга, а, глядь, Переживут ее все же дети! День подойдет - и вернусь назад. Знаю, найду лишь забор да стены. Взглянут меньшие с тоской в глаза... Чем накормлю их, во что одену? Нету для милых мошны тугой, Пряников сладких, цветных нарядов... Перекрестясь на угол пустой, С ними за стол их убогий сяду. Корку предложат - и той я рад, Сам же, коль нет ничего другого, Тем поделюсь, чем одним богат: Светлой улыбкой и чистым словом. 1952
146-148. Царскосельские стихи
1
2
– ты умрешь. 1953
3
149. Не забытое, не прощенное
– Опять цветет сирень, Тогда встает передо мной Мой царскосельский день. Он тронут ранней сединой, Ему - под пятьдесят, Но молодой голубизной Его глаза горят. Он пахнет морем и руном Гомеровской строки, И гимназическим сукном, И мелом у доски; Филипповским (вкуснее нет!) Горячим пирожком, Девическим, в пятнадцать лет Подаренным платком... Стучит капель, оторопев На мартовском ветру, Звенит серебряный припев Кавалерийских труб, И голуби, набив зобы, Воркуют на снегу. ...Я всех забыл, я все забыл, А это - не могу!
*
За годы зла, за годы бед, Со мной друживших там, Привык терять я даже след К покинутым крестам. Я схоронил отца и мать, Я схоронил друзей, Но их мне легче вспоминать, Чем запах детских дней. Все, чем согрела жизнь меня, Я растерял - и пусть! Вот даже Блока больше я Не помню наизусть. И стало тесно от могил На дальнем берегу. ...Я всех, я все похоронил, А это - не могу!