— А в девяти случаях из десяти взошедший на башню человек больше оттуда не выходил, и никто его потом не видел.

— Человек или маг? — пробормотала я, с удвоенным интересом покосившись на узкую деревянную дверь. Ничего себе — система дальновидения! Если, конечно, Альва не напускает туману нарочно...

— Магу будет только хуже. Слабого человека, который попытается заглянуть в Окна, башня проглотит. Сильного — пережует и выплюнет таким, что лучше бы убила сразу.

Он посмотрел на меня в упор и добавил:

— Так что не пытайся туда подняться, Имахена. Башня моя.

— Или ты — ее?

— Нет. Мы с ней договорились.

«Очень интересно было бы узнать условия договора», — подумала я.

Но дальше выспрашивать не стала. Альва и так сказал мне достаточно для размышлений и выводов.

— Может, все-таки освободишь Хассима? — сменила я тему. — Он давно пришел в себя...

— Сперва посмотрим, в себя ли он пришел, — ответил тот, даже не шевельнувшись. — Где ты его подобрала?

— В Альсиене.

— Странно, как там оказался уроженец Ронги...

— Кто-кто?

— Ты хоть что-то о нем знаешь? — насмешливо спросил Альва. — Ты не знала, что он оборотень?

— Нет. Но догадывалась, что с ним нечисто.

— Тогда зачем взяла его с собой?

— А что мне оставалось? В Альсиен ему возвращаться было нельзя. После смерти Бруха горожане хотели его убить...

— Разумные люди!

— Иногда правильнее не быть разумным, — возразила я.

— Как можно быть такой доверчивой в краю Мураби?

— Я никому не доверяю, — вспылила я. — Предают не враги, а свои. Точнее, те, кого считаешь своими!

Альва даже бровью не повел. Хотя мог бы. Я вздохнула и сказала:

— Дело не в доверии. Конечно, я знала, что Хассим мне врет. На другой день после того, как мы развалили башню Ан-Джезир, я поговорила о нем со старейшинами. Хотела понять, почему в Альсиене его так ненавидят. Узнала много интересного. Не знаю, зачем Хассим наврал про мать. Видимо, чтобы втереться нам в доверие. Родители у него давно умерли. Его всегда считали выродком. В детстве его принесли в жертву Бруху. Но через несколько месяцев Хассим вернулся. Это был первый и единственный подобный случай за всю историю «сотрудничества» Бруха и города мурабитов. С тех пор он уходил, возвращался, иногда пропадая где-то чуть ли не месяцами. Видно, не просто так он хвастался, что не способен заблудиться! Сам он ничего не рассказывал. Его считали наполовину демоном и ненавидели всей душой, но трогать боялись, опасаясь мести Бруха. И как только тот погиб — тут же решили отделаться. Но о том, что он еще и оборотень, — к счастью для себя, не догадывались...

— Тогда почему ты не убила его сразу?

— Слово «милосердие» тебе знакомо?

Альва выдохнул к потолку синеватый дым.

— Милосердие — к оборотню?

— Мальчишка не помнит превращений! Скорее всего, раньше он и сам не знал о своей одержимости. О том, что он творит в облике зверя, он и не подозревает...

— Разве это имеет значение для тех, кого он убивает?

Я не нашлась, что ответить. Перед глазами возник белколак, который едва не растерзал меня на Беличьей горе. В отличие от старого Бруха, который кропотливо создавал себе новое тело магией и то ли не успел добраться до головы, то ли не захотел лишаться лица, в Хассиме-белколаке от человека не оставалось ничего. Он превращался в чудовище мгновенно и целиком.

Но, в отличие от Бруха, не подозревая о превращении и помимо своей воли.

Об этом я и сказала Альве, но ни в чем его не убедила.

— Брух был трус, — отмахнулся он. — Я давно его знаю. Он никогда не был воином и чувствовал себя слабым. Хотя его самого считали демоном, он всю жизнь от демонов прятался. В этом смысле он ничем не отличался от тех смертных, которых ему приносили в жертву. Возможно, он и парня-то убить побоялся — а вдруг за него придут мстить те, кто его таким создал?

— Кто — боги? Ты утверждаешь, что Хассим был оборотнем с детства... Но разве демон не входит в душу только по приглашению?

— Кто тебе сказал, что приглашения не было? Память можно стереть и потом.

«Ты, похоже, в этом хорошо разбираешься!» — раздраженно подумала я. А вслух сказала:

— Бывает насильственная одержимость.

— Бывает, — согласился Альва. — Все равно что захватить крепость, воспользовавшись проломом в стене. Но после нее от личности ничего не остается. Быстрый и верный путь к безумию. А парень не похож на безумца. Значит, остаётся только договор. Добровольная сдача и переход на сторону врага.

От слов Альвы почему-то повеяло жутью. То ли от слов, то ли от взгляда, который их сопровождал.

— Город остается целым и почти прежним, — продолжал он, мрачно глядя мимо меня. — Только хозяин в нем уже другой...

Я резко встала, прошлась по библиотеке. Посмотрела в окно на горы. Откуда страх? Почему мне не хотелось обсуждать с ним эту тему? Не говорил ли он о себе? Но что-то он не походил на разрушенную крепость...

— Договор или захват — это частности, — сказала я. — Есть более важные вопросы. Ты сказал — Брух боялся, что придут другие. Тебе об этом что-то известно?