Оставшиеся четверо разделились на пары Кротов+Лекай, Лапшин+Сенов. Мы возвращаемся на север 60 километров, где возле деревни Werota отходит на восток самая интересная трасса Эфиопии, а, возможно, и всего континента. 413 км грунтовой дороги до города Weldia проходит по заоблачным горным кручам, содержит всего три деревни, и загадочный пока для нас поворот в Лалибелу в сорока километрах от Велдии. Через Велдию же, показана некая асфальтовая трасса с севера на юг, из воюющей Эритреи в столицу Эфиопии, опять же через горы. В 140-ка километрах севернее Аддис-Абебы на карте обозначен некий тоннель с цифрами «3230». Эти цифры загадочно манили нас, независимо оттого, что они обозначали — длину тоннеля или его высоту над уровне моря. Но главная цель этого крюка — легендарные церкви Лалибелы.

На поворот возле Вероты добрались только к полуденной жаре, подвозили нас сначала на «Lend Cruiser-е» югославский электрик, а потом самосвал типа нашего КАМАЗа, который ехал дальше на север, в Гондер.

«WEROTA — WELDIA — HIGHWAY» — сообщал всем рекламный щит в начале дороги.

Непонятно, в каком смысле здесь употреблялось американское выражение highway? Вместо привычного «скоростного шоссе», можно было перевести как «высотный путь», что, на мой взгляд, более соответствовало действительности.

В трехстах метрах от плаката, под первым колючим деревом, дающим в африканский полдень совсем немного тени, лежали на рюкзаках Антон и Сергей, выехавшие на два часа раньше нас. Мы не удивились — поток машин здесь настолько слаб, что даже выехав с разницей в сутки мы все равно, с большой вероятностью встретились бы на этом повороте.

Но сегодня удача улыбается нам — уже через четверть часа подъехал грузовик, везущий, по обыкновению, уже и других «платных» автостопщиков. Водитель немного понимал по английский и в ответ на наши многократные предупреждения «ноу мани» сделал жест, приглашающий в кузов. Грузовик был доверху наполнен песком, подперев спиной рюкзак можно было довольно комфортно трястись на высоты более 3000 метров, обозревая при этом окрестные леса. Пейзаж немного напоминал наш Крым, только дорога была — сплошные ухабы, и эфиопские колючие деревья давали совсем мало тени, по сравнению с буковыми лесами в крымских горах. Время от времени, в кузов залезали заготовители угля, торговцы, везущие свой нехитрый товар от одной кучки хижин к другой. Подвозились и некие вооруженные люди, в таких же лохмотьях, как и прочие сельские жители. Военная форма в Эфиопии — атрибут только «придворных» частей в крупных городах. В горах же, было совершенно непонятно — что за человек, вслед за стадом худых коров, несет на плече автомат: Пастух? Полицейский?

Партизан? Эретрийский диверсант? Мы не спрашивали. Едущие в нашей машине вооруженные люди тоже не задавали вопросов ни нам, ни кому-либо еще.

Эфиопы, в подавляющем большинстве, по нашим наблюдениям, довольно трусливые люди — стоит только поднять палку или камень — хелперы и попрошайки в ужасе разбегаются и прячутся за свои соломенные стены. Но эффект этот весьма кратковременный — любопытство быстро берет верх над страхом, и уже через минуту зрители опять толпились в первых рядах.

Примерно так же, должно быть, они и воевали с нашей техникой. Довольно часто вдоль дороги стоят ржавеющие советские танки — порвалась гусеница — бросили на обочине. В некоторых местах ржавели группы по 2–3 танка и БТРа. Местные жители отвинчивали и срывали с них все, что могли оторвать и унести.

В одном месте, на гоном перевале стояла хижина, сложенная из камней, а дверь для нее позаимствовали от задней части БТРа. Антон Кротов фотографировал брошенные танки своим фотоаппаратом и эфиопы не препятствовали этому, хотя в городах запрещалось фотографировать даже административные здания типа банка или школы.

Однажды мы увидели совсем уж фантастическую картину: посреди деревенской улицы, н на фоне конусообразных крыш, стояла гусеничная ракетная установка. Ее стрела была повернута влево и гордо возвышалась над соломенными хижинами тех, кого должна была защищать. Некогда зеленого цвета конструкция теперь удачно маскировалась местными ползучими растениями, на высоте нескольких метров созревали плоды типа наших кабачков. По корпусу установки гуляли грязные куры, а из люка механника-водителя улыбались и махали ладошками чумазые эфиопские дети.

Что здесь делает сия грозная техника? Наверное, один раз стрельнули, а как заряжать — не знали, или не было больше ракет, или топлива, или запчастей… Так и стоит все теперь немым памятником посреди деревни — вывозить металлолом по таким горным кручам — слишком дорогое удовольствие.

Поселок-деревня Debre-Tabor оказался очень длинным. В окружении толпы орущих «ю-ю» детей, мы прошагали несколько километров, два раза попили чай в кафе, один раз нас угостили кофе в местном госпитале, где больничные палаты напоминали деревянные сараи.

Действительно, лечиться в такой больнице не очень хотелось.

Мы шагали все дальше и дальше на восток, одни орущие «ю-ю!» дети отставали от нас, другие выбегали им на смену. Поток машин был, примерно, 1–2 в час. Но водители ни в какую не соглашались подвозить нас бесплатно, а толпа детей и хелперов только усугубляла положение. Наконец, мы выбрали позицию на холме, скинули рюкзаки и разлеглись на травке, время от времени палкой обращая в бегство толпу ю-юкал и лениво отвечая на вопросы бесполезных хелперов. К 18-ти часам собралась большая толпа всяких бездельников — пастухи остановились поглазеть на белых людей, а вместе с ними остановились и разбрелись по дороге и их коровы. Дровосеки, возвращающиеся с гор, тоже бросили возле нас свои вязанки дров, дети с рыбалки, охотники с охоты, калеки с рынка — все они собирались на нашей позиции в огромную толпу и с воодушевлением обсуждали появление белых людей без машины. Нам сказали, что и на машине белые люди обычно проезжают эти деревни без остановки, да и то не чаще 2-3-х раз в год. «А здесь сразу четверо былых иностранцев, да еще и с рюкзаками, да еще и не хотят платить за подвоз! Такое событие, несомненно, войдет в народное творчество Эфиопии на десятилетия» — хвастливо рассуждали мы, еще не зная, как нам суждено «прославиться» в Лалибеле.