Он моргнул и вытащил листок из кармана.

— Теория Колстона? — произнес он. — Я слышал о ней. Но я думал…

— Я знаю, что вы думали, и это все неверно. — Я повернулся к Уолли и Маргарет. — Проведите этого джентльмена в мою квартиру — там ему будет удобнее работать. Маргарет, запри дверь и снабжай его кофе, скотчем, холодными компрессами и чем угодно, что потребуется для стимуляции мыслительных процессов. Уолли, окажешь профессору помощь в переводе. Мне этот перевод нужен точным, но в то же время простым для понимания, насколько это возможно.

У Уайта отвисла челюсть. Вытаращив глаза, он смотрел на бумагу, и во второй раз за день я увидел, как кожа приобретает цвет сигаретного дыма.

— Вы себе представляете, — неистово закричал он, — что вы мне здесь дали? Это же важнейшие государственные тайны! Вы совершаете преступление, даже показывая это мне! Меня могут осудить лишь за чтение этого! — Он бросил бумагу и подошел ко мне. — Выпустите меня отсюда! Это дело полиции!

Я сжал его запястья. При росте сто девяносто сантиметров я тоньше жерди, но Уайт, почти такой же худой, как я, ниже меня сантиметров на тридцать пять, поэтому я без усилия мог удержать его.

— Меня не волнует, чье это дело, — решительно заявил я. — Вы подниметесь в мою квартиру, переведете теорию Колстона и сделаете это сейчас же. Если, конечно, вы не предпочитаете иметь у себя на совести десятки тысяч трупов.

Он сделал выбор.

— Отлично, мистер Кэртис, — резко сказал он. — Но я оставляю за собой право после этого действовать в соответствии со своими интересами.

— Впоследствии вы сможете действовать так, как в голову взбредет. Но мой совет — взять билет на самолет в Брюссель.

С этими словами я его отпустил. Они вышли втроем: Уайт впереди, Уолли и Маргарет сзади и по бокам.

— Еще одна задержка, — устало сказал я Холту. — Я, как дурак, думал, что он тут же нам все выложит. Ну ладно, потратим появившееся время с максимальной пользой.

— Что ты собираешься делать? — спросил Джон.

— Обложить Рэйнхэма со всех сторон. Не думаю, что он будет вилять, когда узнает, что у нас на него есть — наоборот, если он что-нибудь соображает, он сам прибежит к нам.

Я начал действовать, и неожиданно все пошло как по маслу. Я диктовал Валери текст заявления, в то время как Холт обзванивал Лондон в поисках профессора Ятса. Когда я упомянул Колстона, Ятс меня чуть не испепелил, но теперь у меня было оружие против него. Я его использовал, и он согласился приехать в здание редакции «Телеграм», чтобы проверить доказательства, потрясенный и испуганный. Затем я наметил работу для Холта и Маргарет. А потом, когда я гадал, подтолкнет Уайта или только помешает ему звонок в мою квартиру, мы получили наш главный козырь. Уотчетт, наконец, сознался.

Его исповедь пришла в письме, адресованном Джону Холту, написанном в Дувре и отправленном ночью.

«Я покидаю Англию, — писал он. — Я не вернусь. Не выдержу всеобщего позора, который окружит мое имя, когда откроется правда.

Действуя по прямому указанию моего министра, сэра Гая Рэйнхэма, я изъял секретную информацию, содержавшуюся в теории Колстона, и прочел доклад о ней в «сокращенном» виде. Прошу верить мне, когда я говорю, что не хотел подрывать репутацию Колстона. Я не сейсмолог, но я не думал, что он доказал свою теорию. Это было слишком фантастично, а секретная информация, будь она разглашена, была бы бомбой страшной силы.

Прошу также поверить, что я ничего не знал об Арминстере, пока все не было уже позади. Июль и август того года я провел за границей, присутствуя на испытаниях оружия на полигоне Вумера, в Австралии.

Арминстер потряс меня. Когда я вернулся, я сопоставил факты с данными Колстона и увидел, что они сходятся. Во-первых, «инкубационный период» повышенной дневной и ночной температуры, длящийся тридцать пять дней, за которым следует короткий, но резкий спад температуры. Это начинается вторая фаза, которую Колстон назвал «вариабельной», потому что она может длиться от пары часов до нескольких дней. В течение этого периода температура опять поднимается. Последняя фаза характеризуется необычным, горячим, сухим ветром с юга, дующим ровно десять часов.

С этими фактами в руках я отправился к сэру Гаю Рэйнхэму, который к тому времени уже был министром внутренних дел. Он отказался что-либо предпринимать. Я был беспомощен. Как оригинал, так и урезанные копии были уничтожены — я думаю, лично сэром Гаем. По памяти я не мог воссоздать теорию. За разглашение секретной информации мне грозил трибунал.

Теперь я понимаю, что мне не хватило храбрости. Я должен был пойти к профессору Ятсу и во всем признаться. Я должен был рассказать ему все, что я мог возомнить, чтобы над этой проблемой смогли работать ученые. Я этого не сделал, и теперь на очереди Лондон.