И в тот же момент эта остроухая сволочь стянула с меня одеяло, чтобы тут же вылить сверху ведро воды.

– А-а-а! Придурок!
– я не то чтобы вскочила, скорее, взлетела с постели.
– Она же ледяная!

– Ты что, еще не утонула?
– удивился эльмарский изверг.
– Тогда схожу, еще водички принесу!

– Только посмей!

– Неужели передумала?
– прищурился он.

– Передумала, - с волос и ночной рубашки на пол закапала вода.

– А муки похмелья и совести?

– Какой еще совести?

Откуда он знает?

– А у тебя что, совести нет?

– Есть у меня совесть!
– возразила я, пытаясь отжать волосы.
– У меня мук нет!

– Да ну? Мы вчера с Лайсом в Марони ездили, видели вас с Сэлом.... Расскажи теперь, какая ты принципиальная и как ты малолетним на шею не вешаешься!

– Видели?
– оторопела я.

– Ну Лайс, скорее всего, не видел. Иначе там бы вас и убил.

Это факт.

– Все равно не пойму, причем здесь муки совести, - пробурчала я, потому что сказать-то что-нибудь надо было.

– А при том: что бы там у вас не произошло, раскаиваться ты все равно будешь. Если ничего не было - из-за того, что не было. Если было - из-за того, что было. У вас, у женщин, это в порядке вещей.

– Надо же!
– встала я напротив него, уперев руки в боки.
– Я и не знала, что ты такой знаток женской психологии! Не было вчера ничего, и совесть моя чиста!

– Что?
– спросила после паузы, так как взгляд у него стал какой-то странный.

– Ничего. Хорошо выглядишь. Личико после вчерашнего у тебя, конечно, так себе, но мокрая рубашка с лихвой компенсирует все недостатки.

– Ах ты...
– я чуть не задохнулась от возмущения, глазами подыскивая что-нибудь поувесистей.

Не успела - с гаденьким хихиканьем эльф выскочил из комнаты, оглушительно (как для моей больной головушки) хлопнув дверью.

Добралась до зеркала. Оценила. Личико - это еще мягко сказано - рожа, и не то что так себе, а ужас несусветный. А что до мокрой ночнушки, так не сильно она и просвечивается. Правда облипла чуть-чуть, местами. Ладно, все равно сейчас переоденусь, найду этого нахала и выскажу все, что о нем думаю.

Эльф отыскался на кухне, где он с явно преувеличенным удовольствием поглощал яичницу с ветчиной.

– Я и тебе пожарил.

Хорошо, так и быть, поем, а потом выскажу. Надо же, как раз, как я люблю - ветчина зажарена до хрустящей корочки, а яичные желтки, наоборот, жидкие, полусырые. Желудок вопреки опасениям сопротивления не оказывал.

– Ешь и собирайся!
– командирским тоном произнес Иоллар.

– Куда?
– заподозрила я недоброе.

– В лес.

– Зачем?

– Как зачем? Тренироваться, естественно. Научу тебя, и ты меня убьешь. Ведь хочется же?

– Безумно, - согласилась я.

– Тогда поторопись, пока я не передумал.

Все-таки психолог из эльфа получился неплохой - по дороге в лесок я с удивлением осознала, что практически не думаю уже о вчерашнем происшествии с Сэллером, и даже испытала к Иоллару некое чувство благодарности, которое могло бы быть сильнее, если бы не его непрерывно отпускаемые в мой адрес колкости.

– Считай, отзанимались, - недовольно скривился он, увидев, во что превратилась наша тренировочная площадка-полянка.
– Весна пришла!

Весна в Марони и впрямь наступила словно по календарю - вчера еще лежал снег, а сегодня он растаял, оставив после себя лишь воспоминания, грязь и слякоть. И если тропинки, по которым мы сюда добирались, не размыло по причине их утрамбованности до состояния камня, то полянка являла собой одну сплошную лужу.

– Да ладно, я сейчас высушу. Я умею.

– Высушишь?
– недоверчиво спросил он.
– А что ж ты тогда постель свою не высушила, а заставила меня матрас на печку переть?

– А ты представь, что б с ней было после такого, - усмехнулась я, ладонью направляя тепловую волну в центр лужи.

Эльф аж присвистнул, когда от земли с хлопком поднялось облако горячего пара. Вообще-то есть методы поделикатнее, одежду же я по-другому сушу, и постель могла бы, только побоялась, что в утреннем своем состоянии не рассчитаю сил и спалю все к троллевой бабушке. А вот с полянкой церемониться не стала - ей-то что сделается?