— Не возражаешь, если я закурю? — спросила мать, доставая из сумочки пачку «Вэнтидж».

— Не возражаю, — отозвался я. — Даже не возражаю получить рак легких от дыма, выдыхаемого моей матерью.

— И ты не предложишь мне огня?

— Мамочка, мы на пороге полного освобождения женщин, — устало заметил я. — Мне как-то неловко зажигать тебе сигарету, зная, что ты не веришь в необходимость равных избирательных прав для женщин.

— Неправда, — поморщилась мать. — Но во многом другом я придерживаюсь старомодных взглядов. Мне просто нравится быть женщиной. Мне приятно, когда мне открывают двери или когда джентльмен придерживает стул, на который я усаживаюсь. Разумеется, я не суфражистка и не верю в Поправку о равных правах [175] . Я всегда считала, что женщины намного превосходят мужчин, и старалась не совершать поступков, которые могут убедить мужчину, что он мне равен. А теперь, пожалуйста, дай огня.

Я чиркнул спичкой. Мать поднесла мою руку с зажженной спичкой к своей сигарете. Таким образом ее просьба была выполнена.

— Как дела у Саванны? — поинтересовалась мать.

— Смирительная рубашка ей очень идет.

— Кажется, Том, ты решил стать комиком. Что ж, я очень рада. Хоть какой-то сдвиг в поисках работы. В таком случае, я арендую тебе концертный зал или ночной клуб, где ты сможешь упражняться в остроумии. Но только не надо пробовать свои шутки на мне.

— Саванна в очень плохом состоянии. За все это время мне позволили увидеть ее всего один раз. Я рассказывал доктору Лоуэнстайн о подростковых годах Саванны. И наше нелегкое детство я тоже описал во всех подробностях.

— И конечно же, ты ощутил необходимость изложить психиатру хронику того дня в подробностях.

— Да, мама. Именно так. Я посчитал это крайне важным.

— Ты настолько уверен в этой женщине, что делишься с ней такими сведениями?

— Вообще-то всякий раз, когда я травил доктору Лоуэнстайн очередную байку, на следующее утро подробности неким таинственным образом появлялись на страницах «Нью-Йорк таймс». А если серьезно, доктору можно доверять. Она — профессионал своего дела.

— У меня слишком много гордости, чтобы открывать постыдные эпизоды своей жизни совершенно незнакомому человеку.

— А я, мамочка, нахожу это удобным способом завязывать знакомства. Подходишь к первому встречному: «Привет! Меня зовут Том Винго. Однажды меня трахнул в зад беглый зэк, а я его потом прикончил статуей младенца Христа». И между нами моментально возникают добрые отношения.

Мать бесстрастно глядела на меня, выпуская дым.

— А как насчет твоих проблем? Ты с готовностью рассказываешь доктору о тайнах нашей семьи. Надеюсь, о собственных тайнах упомянул?

— Мне, мама, вообще нечего скрывать. Всякий увидит, что я несчастный, отчаявшийся человек. Пародия на мужчину. Подробности лишь добавляют скуки.

— Ты похвастался психиатру, как в прошлом году мы с Салли возили тебя на десятый этаж медицинского колледжа?

— Нет, не стал, — соврал я. — Мне хотелось создать у доктора Лоуэнстайн представление, что моя ненависть к ее профессии возникла на основе обширных книжных знаний, а не из личного опыта.

— Думаю, этой Лоуэнстайн необходимо понимать, что она выслушивает разные истории от человека, который сам побывал в психиатрической клинике.

— Предпочитаю называть то место психиатрическим отделением учебного заведения. — Я закрыл глаза. — Так гораздо лучше для моей самооценки. Мама, я же помню, как ты была шокирована, что я целую неделю проторчал у них на десятом этаже. Но я находился в депрессии. Что еще? Я и сейчас в депрессии, но потихонечку начинаю выкарабкиваться. Невзирая на Салли и ее дружка-кардиолога, я замечательно провожу лето. У меня было время пересмотреть собственную жизнь и жизнь своей семьи. Согласись, мама, это редкая роскошь в наши суматошные времена. Бывает, я даже нравлюсь себе. Ненадолго.

— Я сообщу доктору Лоуэнстайн, что ты солгал ей об изнасиловании и обо всем остальном. — Мать затянулась. — А потом добавлю, что твои мозги, с целью их вправить, угощали солидной порцией электричества.

— Электрошоковых процедур было всего две. Мне потом пришлось долго восстанавливать память.

— Вот-вот, — подхватила мать. — Я скажу доктору, что у тебя начались нелады с памятью. Путаница, провалы, отчего ты и начал выдумывать разные небылицы.

Мать раздавила окурок в пепельнице и тут же достала вторую сигарету. Я поднес ей зажженную спичку.

— Мама, в Америке люди ежедневно подвергаются насилию. И мы тогда не были ни в чем виноваты. Просто настал наш черед. Пойми, тысячи женщин в Штатах каждый день становятся жертвами преступников. Мужчины, которые это делают, — либо психи, либо животные. Ты в курсе, с какой скоростью растет число изнасилованных в тюрьмах парней? Я не говорю, что это неприятность типа уличного ограбления. Это ужасно, отвратительно. Это навсегда что-то меняет в тебе. Но делать вид, что этого с тобой не случилось, — глупо и бесполезно.