Шрифт:
Восходит солнце. Совсем близко запиликала скрипка, заиграли цимбалы, отозвался барабан.
Слушайте!
Семен (двумя руками сжимает ладонь Варвары. Лицо его спокойно и сурово). В добрый час, учительница!
Варвара (вскинув глаза). В добрый час нам, Семен!
Семен на мгновение задерживает ее руку, словно хочет сказать еще что- то, но, раздумав, идет к выходу, где остановились Мыкола и Иван Негрич. Подходит к раскрытому окну и Варвара. Музыка звучит сильнее. На фоне нарастающей песни и музыки — возбужденные голоса колхозников. Кто-то: «С нами вместе, учительница!.. На поле!»
Варвара. Занятия кончу — приду!
Звуки музыки, пение коломыек становятся все громче, но сильнее всего слышится мерный голос барабана. Варвара идет на середину хаты, ее взгляд останавливается на часах. Она подходит к ним и энергичным движением поднимает гири.
Занавес быстро опускается.
ОЧЕРКИ
ДЕНЬ НАРОДНОГО ГНЕВА
(К четвертой годовщине апрельских событий во Львове)
Высоко поднялась в Польше революционная волна в памятную весну 1936 года. Тяжелый экономический кризис углублялся с каждым днем, и с каждым днем росли новые ряды безработных.
В марте произошли кровавые события в Кракове, после них в Ченстохове и Хшанове. В столице шляхетской колонии — Львове политический барометр предсказывал бурю, какой панское государство еще не видывало.
Четырнадцатого апреля перед Львовской биржей труда собрались безработные. Долго ожидала молчаливая толпа бедняков, пока появился служащий и заявил, что работу в этом году могут получить только двести человек. Возмущенные безработные пошли к дому фонда труда, но здесь директор сказал им, что это дело зависит от магистрата. Тогда процессия двинулась к рынку. Но бургомистр Островский не только не принял делегацию безработных, но позвонил в полицию, чтобы она силой разогнала демонстрантов.
После этого группа безработных остановилась на Академической площади. Один рабочий выступил с речью. Послышались крики: «Работы! Хлеба!»
Появился отряд конной полиции. Комендант Войцеховский приказал безработным разойтись. Когда они не подчинились, полицейский Фольта засыпал демонстрантов выстрелами. Первым упал убитый Владислав Козак.
Во Львове, как известно, есть два кладбища: Лычаковское было для богачей, Яновское — для бедноты. Когда же рабочие захотели похоронить своего товарища, погибшего от рук палачей народа, на Яновском кладбище, власти не разрешили этого делать.
Был солнечный, весенний полдень, когда Пекарскую улицу запрудила двадцатитысячная демонстрация рабочих с оркестрами, знаменами и венками. В ответ на известие о запрете нести тело убитого рабочего Козака на Яновское кладбище рабочие взяли гроб и двинулись в направлении Бернардинской площади — через город.
На улице Сакраменток и Жулинского рабочим преградили дорогу полицейские. Озверевшие палачи как хищные звери бросились на демонстрантов, били мужчин, женщин, детей, топтали венки, вырывали знамена. Когда же, несмотря на все это, процессия продолжала двигаться вперед, прозвучал первый ружейный выстрел, а за ним второй.
Пули попадали прежде всего в гроб и в делегатов, которые несли венки. Упали четверо убитых, среди них беременная женщина и несколько десятков раненых.
На Бернардинской площади траурную процессию встречает другой полицейский отряд. Новые убитые и раненые.
Около тюрьмы, что на Казимировской улице, спрятанная там полиция обстреливает демонстрантов изо всех окон. Уличная мостовая окрасилась кровью.
В то время когда одни рабочие опускали в могилу растерзанный и окровавленный гроб с телом своего товарища, другие строили на улицах баррикады из опрокинутых трамваев, подвод и голыми руками боролись со взбешенным врагом.
Но силы были не равны. На другой день полиция овладела городом. Начались массовые аресты.
Так шляхта праздновала свою «победу».
Рабочие демонстрации, которые превратились в массовое революционное выступление 16 апреля 1936 года во Львове, насмерть перепугали правительство польской шляхты и ее верных лакеев — руководителей ППС. Паника буржуазии была так велика, что с пяти часов дня 16 апреля и вплоть до следующего дня не показался на улицах города ни один «стшелец», ни один «оброньца Львова», даже вооруженные до зубов полицейские попрятались в воротах домов. На уличных баррикадах до поздней ночи продолжались бои рабочих с полицией, горели во тьме неосвещенного города склады досок и дерева, а по улицам города проезжали военные грузовики с солдатами и пулеметами.
Особенно дикий, животный ужас перед революционными выступлениями рабочих и крестьянских масс в Польше, и в частности в Западной Украине, охватил украинскую буржуазию. Это ведь были «медовые месяцы» безоговорочного соглашения украинской буржуазии с правительством польской шляхты. Революционные выступления рабочих в Кракове, Ченстохове, Хшанове и Львове, а главным образом крестьянское восстание в селах Волыни, против которого варшавские правители должны были выслать танки и военные отряды, вызвали у украинской буржуазии серьезные опасения за своего союзника и покровителя.