Шрифт:
Но Герцелю хотелось, чтобы и прохожие знали, как прекрасно читает его сын по-латыни.
— Я не слышу, повтори еще раз погромче!
Иероним повторил второй раз и третий.
— Прекрасно, так прекрасно, что не может быть лучше,— воскликнул с удовольствием Герцель.— Куплю тебе за это шоколадку.
Но в дверях магазина он вспомнил, что карманы его пусты.
— Нет, не куплю тебе шоколадки,— сказал флегматично.— Шоколад засоряет детям желудок.
Проходили недели, месяцы и с каждым днем в жизни Герцеля было все меньше и меньше таких картин семейного счастья. Фрима все больше горевала, а когда предприятие, где работал Герцель, обанкротилось и Иероним перестал учиться в гимназии, она расхворалась не на шутку.
— Я умираю...— шептала она.— Кто теперь вам, несчастным, будет варить пищу?
Иероним захлипал, а Герцель твердо сказал:
— Ты не умрешь, Фрима, не стоит еще умирать, чует мое сердце, что скоро будет большая перемена.
— Ой, Герцелик, если бы сердце твое было здоровым! Ты уже не раз был плохим пророком...
Однако теперь Герцель оказался хорошим пророком... 22 сентября 1939 года он пришел в подвал, где пряталась от бомб его жена, не совсем еще окрепшая после болезни, и торжественно сказал:
— Поднимайся, жена, и иди за мной!
До позднего вечера стояла чета Шехтеров на улице, и Герцель глазом знатока осматривал мощные танки, бронемашины, орудия.
Как только газеты сообщили, что почта снова приступила к работе, Герцель запаковал свои проекты и послал прямо в Москву. Ответ пришел, когда Герцель уже работал в «Химпроме».
«Мы обстоятельно изучили ваши интересные, глубоко продуманные проекты. Сообщаем, что предложенные вами усовершенствования уже ранее применены в нашей промышленности. Советуем вам работать и дальше и вместе с тем повышать свою квалификацию, это даст вам возможность достичь больших успехов на благо нашей социалистической Родины».
Когда это письмо прочитала Фрима, она коротко сказала:
— Я хочу, Герцель, чтобы ты был инженером. Запишу тебя в институт.
И записала Герцеля в институт. Ежедневно она дает своим «мальчикам» по большому куску хлеба с маслом и ведет их в школу. Сына — ближе, а мужа — немного подальше. Правда, Герцель чувствует, что от работы на предприятии и в институте у него иногда голова идет кругом, но это ему нисколько не мешает сидеть по ночам над проектами.
В одну из таких ночей он разбудил Фриму.
— Ты знаешь, что такое анилиновые краски?— спросил.
— Знаю, Герцель, как знаю и то, что от твоего вопроса у меня завтра весь день будет болеть голова.
— А вот и не будет! Отныне, Фрима, анилиновая краска не будет больше вредна человеческому здоровью.
Фрима быстро захлопала ресницами. Она начинала понимать.
— Изобретение, Герцель?— всплеснула руками.
— Изобретение, Фрима!..
В эту ночь Герцель не сидел больше над бумагами, а утром у него был продолжительный разговор с директором «Химпрома».
— Это идея!— бормотал себе под нос директор Рабей.— До сих пор от этой работы люди кашляли, понимаешь ты, сохли, и черт знает что творилось в их легких. А теперь, понимаешь ты, сделаем один бункер по проекту Шехтера, а затем второй, пятый, шестой, седьмой, и воздух, понимаешь ты, будет у нас чистый, как в лесу, и один человек за смену вместо тысячи пятисот пакетов краски будет упаковывать их тысяч десять, а то и двадцать. Вот молодец Шехтер, понимаешь ты!..
Через несколько дней первый бункер был готов. Пришла комиссия, и началось испытание. С каждым разом все быстрей и быстрей аппарат выбрасывал упакованную краску. Чтоб она не прилипала к стенкам бункера, Герцель придумал железные когти. Одно движение работницы, и когти снимают остатки краски. Надивиться не могли инженеры на ловкость Шехтера и, зайдя после испытания в кабинет директора, постановили написать о Шехтере в правительство.
— Правильно!— подтвердил горячо директор.— Изобретение имеет всесоюзное значение. Ай да молодец Шехтер, понимаешь ты!..