Шрифт:
В какой-то момент, в естественно образовавшейся паузе, он развернулся ко мне всем корпусом и негромко, но резко спросил:
– Вы что на меня так смотрите?
– А разве нельзя смотреть?
Диалог не продолжился. Он очень медленно отвернулся от меня. Стало заметно, что он много выпил и отяжелел. Однако через пару минут вновь держал застолье.
Наконец он встал и, попрощавшись только с хозяином дома, направился к дверям. За ним бесшумно выскользнул человек с птичьей фамилией.
Дама, которая привела меня в это общество, сказала потом, что временщик «вел себя очень прилично; обычно он еще и ругается матом».
?.
Андрей Дмитриевич, я хотел бы выяснить у вас, насколько правдоподобна похожая на анекдот история, которую мне недавно рассказали, – спросил я у А. Д. Сахарова, когда встретил его у Галича.
Андрей Дмитриевич согласился послушать. Я поведал:
– Якобы летом шестьдест четвертого года Н. С. Хрущев вызвал к себе главу атомного проекта и якобы потребовал у него следующее:
– Сегодня мы имеем преимущества в вооружениях и потому должны показать американцам, на что мы сегодня способны. Для этого предлагаем вам взорвать на Луне водородную бомбу мощностью в сто пятьдесят мегатонн.
Глава проекта обомлел.
– Но это невозможно, – заволновался он.
– Почему?
– Видите ли, Никита Сергеевич, Земля и Луна составляют устойчивую астрономическую пару. Масса Луны в шесть раз меньше массы Земли, и можно предположить, что в результате взрыва подобной мощности Луна расколется на части!
– Ну и х… с ней, пусть колется!
– Но в этом случае равновесие астрономической пары нарушится, и Луна сойдет со своей орбиты!
– Ну и х… с ней, пусть сходит!
– Мы очень рискуем, так как в результате нарушения этого равновесия может измениться наклон земной оси.
– Ну и х… с ней, пусть меняется!
– Но при резком изменении наклона земной оси в океанах образуется гигантская приливная волна и она на некоторое время накроет Гималаи, а дно Тихого океана, тоже на время, окажется сушей!
– Ни хрена себе… И это действительно возможно?
– Конечно, я высказываю только предположение, но подобные последствия взрыва такой силы на Луне не исключены.
– Не может быть! – Никита Сергеевич задумался…
После сего Хрущев отбыл в отпуск, из которого главой государства уже не вернулся…
Я замолк. Глаза Андрея Дмитриевича смеялись. Он сказал:
– Мне об этой истории ничего не известно, но, судя по лексике диалога и способу мышления его участников, история вполне могла случиться.
Мы – заложники
Итак, внутри Союза на мою музыку в 63-м году вышел негласный запрет, продолжавшийся более двадцати лет. Начиная с 65-го по рекомендации ныне покойного Луиджи Ноно ко мне начали приходить письма из всяких европейских стран с просьбами о присылке рукописей моих сочинений. Случилось так, что в концертный сезон 1968/1969 года в нескольких городах Европы должны были состояться шесть или семь моих премьер, считая постановку балета «Крошка Цахес» на пражском телевидении. Я со спокойной уверенностью ждал, что все они состоятся.
Через две недели после вторжения наших войск в Прагу ко мне без единого сопроводительного слова начали возвращаться мои партитуры. Их как будто бросали мне в лицо – мне давали понять, что на Западе чувствуют себя ответственными за действия своих правительств, так как они их выбирали – в отличие от нас.
И все же в 70-м в Ганновере был поставлен «Крошка Цахес» и в Стокгольме исполнена Четвертая симфония. Те, кто осуществил это, были со мной знакомы лично и понимали, что не я ввел танки в Прагу.
Он всегда боялся
На пустой сцене при дежурном свете М. И. Царев произносил монолог Лира во время бури.
Он говорил негромко, речь его была безупречна, а красота голоса общеизвестна.
На этот раз монолог произносил великий актер. В почти пустом зале – сидели только несколько сотрудников театра – вершилась главная театральная магия: зрители понимали, что актер понимает, что они его понимают.
Я никогда не видел Царева в таком изумительном качестве. Стало ясно, за что его высоко ценил Вс. Мейерхольд.
Когда в репетиции наступил перерыв, я, предупредив режиссера-постановщика, пошел к М. И. в гримерную.
– Михаил Иванович! Сегодня удивительная репетиция! Каждое слово в монологе было действенным. Вы говорили очень тихо, но я уверен, что на другой стороне Театральной площади все можно было услышать и понять. Эмоциональное наполнение было абсолютным, и поэтому я очень прошу вас зафиксировать результат сегодняшней репетиции. Ничего не подчеркивайте, не прибавляйте голоса, не плюсуйте, доверьтесь себе!