Шрифт:
Он шел по аллее, не забывая бить валенком попадавшихся охранников.
И все говорил, говорил. Молчаливый прежде Коба стал словоохотлив, как все старики.
– Люди – всего лишь винтики в колесах Истории. Задача у руководителя одна – чтобы они все вращались в нужную сторону. Не рассуждали, но работали на светлое будущее. Оппозиция хотела рассуждать и мешать… и «стали сволочью», как любил говорить Ильич. Во имя их же идей их пришлось расстрелять. Сейчас, Фудзи, мне выпало счастье закончить миссию. Я хочу уйти, сделав социалистическим весь мир. Всемирная Республика – вот моя миссия. Мечту Ильича, мечту Троцкого, Григория (Зиновьева), Бухарчика осуществит Сталин… Пошли обратно, а то холодно. Не то, что сейчас у нас… Ты часто вспоминаешь нашу маленькую родину?
Коба шел чуть впереди, тихонечко напевая свою любимую «Сулико». Я за ним.
– «Я могилу милой искал, но ее найти нелегко. Долго я томился и страдал…» – пел Коба.
Я уже готовился вступить в песню – подпевать, он это очень любил. Но Коба вдруг на миг прервал песню. Только на миг. И в тишине я явственно услышал его слова… даже не слова, а бормотание:
– Бедный… бедный… бедный Серго!..
Я облился потом.
– «Ты ли здесь, моя Сулико?» – продолжал задумчиво напевать Коба, а потом – без слов: – Тира-ри-ра-ра-ра… – И опять его бормотание: – Бедный, бедный Камо… – Он запел сначала: – «Я могилу милой искал…» – Пел и бормотал: – Бедный… Бедный… Авель…
Да, он вспоминал имена наших товарищей, наших прекрасных друзей, наших великих друзей – всех, кого погубил. Долго он пел «Сулико». По многу раз пришлось ему повторять одни и те же куплеты, чтобы назвать каждого…
А я все шел за ним, ошалев от ужаса.
– «Долго я томился и страдал, где же ты, моя Сулико?..» – И вдруг он обернулся ко мне: – Нету их! Нету нашего Серго!
В его глазах стояли слезы, клянусь! Я не выдержал, тоже заплакал и бросился ему на грудь.
Мгновенно лицо его вспыхнуло яростью. Толстый нос и пылающие желтые глаза приблизились вплотную ко мне. Он заорал, отталкивая меня:
– Нету Серго! Нету Авеля! И Папулии нету! Никого нету! Все вы хотели убить Кобу! Не вышло, блядьи дети! Он сам всех вас убил!
И ринулся обратно по аллее, ловко ударив валенком в зад не успевшего вовремя отскочить в кусты охранника.
Я медленно побрел на дачу. Думал ли я, что он меня арестует сейчас? Нет, это не в его правилах… Но я точно теперь знал: это случится.
Я подошел к даче. Ко мне тотчас направился охранник. Вежливо объяснил, что товарищ Сталин пошел спать и велел мне отправляться домой.
Я не спал ночь. И следующую ночь тоже. Я ждал.
Но ничего не произошло. За границу он меня выпустил.
В самолете я вспоминал (и до Страшного суда не забуду), как он шагал по аллее, пел нашу песню и бормотал наши имена. И плакал…
Мы, грузины, умеем любить своих друзей… несмотря ни на что! «Легче перенести смерть брата, чем смерть друга» – такая у нас пословица.
Юбилей
К сожалению, я не видел самого грандиозного зрелища – семидесятилетия Кобы. О праздновании в Большом театре прочел в английской коммунистической газете.
Все происходило, как задумал великий режиссер Коба. Собрались все языки планеты – вожди всех коммунистических партий, распространившихся, благодаря Кобе, по всему миру. Вожди Китая, стран Восточной, Центральной и Южной Европы один за другим поднимались на трибуну, славили моего друга, клялись быть верными его учению. Вслед за ними клялись в верности Кобе вожди коммунистов Западной Европы, мечтавшие также захватить свои страны. Это был величайший смотр системы, созданной моим другом.
Его самый дорогой гость – Мао – сидел в президиуме. Он оправдал ожидания. Страстный панегирик Кобе, прочитанный Мао, задал камертон последующим ораторам.
«Гениальный теоретик и великий революционер!», «Гениальный кормчий трудящихся всего мира!», «Солнце Коммунизма»… Как только не называли моего друга!
Какая была буря аплодисментов, когда назначенный вместо отправленного на тот свет Димитрова новый глава Болгарской компартии Вылко Червенков передал Кобе благодарственное письмо, подписанное… всем грамотным населением страны! Нет, не зря его назначил Коба!
Я прилетел через пару дней после чествования в Большом театре.
Газеты продолжали публиковать бесконечные приветствия Кобе. По радио весь день читали те же приветствия, сменяемые стихами и песнями о Вожде.
Первым, что я услышал, включив радио, был голос поэта Твардовского, который читал:
«Спасибо вам, что вы нас привелиИз тьмы глухой туда, где свет и счастье,Что в трудный час родной землиСпасли ее от гибельной напасти!»Это была запись выступления поэта в Большом театре.
Он замолчал, и его тотчас сменил другой поэт, автор знаменитой «Катюши» Михаил Исаковский: