Многие авторы как до Соссюра, так и после него ощущали, вероятно, некое концептуальное неблагополучие в теоретической трактовке знака вообще, основного языкового знака — слова и всего семейства сопряженных понятии. Это можно видеть в высказываниях, которые в описании соответствующих понятий акцентируют то одну их сторону, то другую. Например, в знаменитой французской «Энциклопедии» в статье «Грамматика» (1757, т. 7) говорится: «Значимость (valeur) слов заключается в совокупности идей, которые употребление связывает со знаками» (цит. по: [Ору 2000: 275]). Из приведенной цитаты следует, что «совокупность идей» — т. е. означаемое знака — в сам знак не входит, его компонентом не является, а только лишь «связывается» со знаком. Запомним, что связь эта осуществляется ассоциативно — за счет употребления, к чему мы еще вернемся. Пока отметим, что энциклопедисты, похоже, придерживались унилатеральной концепции знака и при этом не игнорировали вовсе вопрос о том, как же унилатеральный знак оказывается соотнесен со значением.

Несколько веков спустя М. Томаселло полемизирует с теоретическими постулатами генеративной грамматики и утверждает, что последняя в действительности является не чем иным, как своего рода математикой, математическим описанием языка.

Можно заметить, что формулы математики, строго говоря, не лишены значения. Они указывают на соотношения между соответствующими объектами, количественные и/или качественные, только математические соотношения, как правило, распространяются на чрезвычайно широкие классы объектов, часто бесконечно широкие. Эти соотношения и выступают значением математической формулы; лингвист сказал бы, что такого рода значение отличается высокой степенью абстрактности (возможно, и полисемичности [27] ); логик, вероятно, скажет, что для значения математической формулы характерен широкий экстенсионал и узкий интенсивная (т. е. это в логическом смысле слова бедное значение, но никак не отсутствующее, вопреки Томаселло). Языку такие значения также отнюдь не чужды. Ими обладают, например, шифтерные категории или, иначе, индексальные знаки. Так, значение формы настоящего времени — это, как известно, указание на то, что ситуация, описываемая глаголом, имеет место тогда же, когда произносится глагольная словоформа настоящего времени [28] .

Томаселло прав, однако, в том отношении, что Хомский заимствовал свою идею описания языка из теории формальных систем, где понимание семантики — следовательно, и значения — не вполне совпадает с лингвистическим: в рамках этой теории семантическая интерпретация придается «готовым» чисто формальным конструкциям, формулам [29] (см. об этом: [Касевич 1977; McMahon 1977; Bellatti, Rizzi 2002]). Возражая против такого подхода к языку, Томаселло пишет: «Основная оппозиция… имеет место не между формальным синтаксисом и семантикой, а между языковым (linguistic) символом и его коммуникативной значимостью; между означающим и означаемым, формой и функцией, символом и значением» [Tomasello 1998: xi], и далее: означающее, форма, символ составляют один полюс, означаемое, функция, значение — другой.

Однако в рамках когнитивно-функционального подхода, который защищает Томаселло, полярность, оппозитивность не означают разобщенности и даже, возможно, сколько-нибудь выраженной самостоятельности. «Не существует языковых структур, которые функционировали бы независимо от значения…» [Tomasello 1998: xi]. В отличие от генеративистов с их квазиматематическим подходом, для Томаселло «…NP — это наделенная значением категория», а не просто «category label» [Tomasello 1998: xi]. И, шире, на следующей странице той же статьи: «…Все абстрактные языковые структуры (schemas) обладают значением, относительно независимым от лексических единиц, потенциально ассоциированных с ними (involved)».

Подход Томаселло и других когнитивистов безусловно более привлекателен, нежели генеративистская парадигма. Но он — по крайней мере в программной статье Томаселло, цитированной выше, — также оставляет незатронутыми важные вопросы теории знака. Можно согласиться со значимостью формы, о чем говорит Томаселло (хотя как быть с собственно фонологическими структурами — правилами фонотактики, например?), но как, «где» все-таки осуществляется соединение формы и значения, означающего и означаемого?

Частичный ответ на этот вопрос (который Томаселло в сущности даже не ставит) можно найти у другого автора — Р. Лангакра, одного из ведущих авторитетов в области когнитивной лингвистики, одного из зачинателей этого направления. Лангакр [Langacker 1998:2] говорит о «символьных (=знаковых) структурах» как о соединении формы и значения (form-meaning pairings). После чего следует чрезвычайно важный пассаж: «С точки зрения базовых представлений когнитивной семантики <…> [языковые] выражения вызываютзначения (а не содержатих), что осуществляется в рамках сложного процесса конструирования значения с привлечением всех доступных ресурсов — языковых, психологических и контекстуальных» [там же: 3]; выделено полужирным нами. — В. К ).

Правда, на следующей странице той же статьи автор делает знаменательную оговорку. «Возможно, — говорит он, — было бы разумным разграничивать вызванные ( evoked) значения и кодированные, при этом семантическая структура принадлежала бы только к области последних». Оговорка приводит к мысли, что «вызванные» значения все-таки не принадлежат языковой системе знаков (что, вообще говоря, хорошо согласуется с одним из центральных постулатов когнитивной лингвистики о принципиальном отсутствии водораздела между языковыми и общекогнитивными механизмами человека). Если это так, то вопрос, заданный в связи с анализом некоторых утверждений Томаселло, остается без ответа и в работе Лангакра.