Последнее слово оказалось ключевым. Мартин отступил, сплюнул через левое плечо:

– Ты мне не нужна – с тобой вязаться. А Барса Пустынь, пожалуй, и в самом деле куда интересней иметь живым и на свободе, чтобы наша игра с ним продолжилась – великолепная игра!

Повернулся было, чтобы уйти, но вдруг снял с пальца кольцо-«виноград» и бросил наземь. Золото стукнуло по вороненой стали.

– Возьми назад вместе с твоей клятвой и отдай своему старику. Будет вам обоим защитой даже в самой столице. Считай, ты его из плена выторговала и от застенка избавила. Хотя государя томить в тюрьме нечестно – или убей, или отпусти.

– Забери свое кольцо, оно уж давно мне не нужно, – сказала девушка со своим обычным хладнокровием. – Это знак предначертания, а не помолвки. Обручился, разручился… Подними-ка.

Мартин послушался.

– Теперь извинись перед кольцом – ты его оскорбил, а оно, пожалуй, злопамятно. Ненароком палец прожжет или ночью вокруг шеи обовьется. Тем более, к обнаженному мечу прикоснулось. Вообще-то его надо всё время из рук в руки передавать, как эстафету…

Все суеверные измышления были плодом Серениной фантазии.

– Еще чего! – взвился он. – Тебе назло вот у себя оставлю и буду носить не снимая!

Чуть подумал и добавил не на столь повышенных тонах:

– Вам понадобится пропуск или нечто вроде, а у меня с собой больше ничего памятного нет, только печатка для сугубо личных писем. Держи хоть ее вместо оберега.

Уронил с руки, сел в седло и ускакал прочь со своими людьми, не оборачиваясь более.

Сразу же за спиной Серены послышался тихий, облегченный вздох и массивное шевеление. Серена подтянула к себе носком саблю, обернулась: то был Вард. Во время судьбоносного разговора он подобрался сзади незаметно, как… ну хотя бы как сам Багир, которого он слегка прихватывал за шкирку крупными зубами. Оба улыбались.

– Котя, ты что – прикидывался?

– Прикинешься тут, когда всего на ниточки располосовали, – капризно мяукнул тот, опрокинувшись на спину и в потяге выпуская в воздух всю двадцатку когтей.

– И держу пари, что многие еле живые трупы только того и ждали, чтобы тихомолком цапнуть ворюгу за пятую конечность или вцепиться в шейную артерию, – фыркнул некто с высокой ветки. – Как там твой хозяин, малышка?

– Киэно! Кийи, милая моя!

Манкатта спрыгнула, приземлившись прямо на Багира.

– Бездельники. Словоблуды, – проворчала она добродушно. Только языком и воюете и едва одного из нэсин отбили – но зато уж наиглавнейшего. Ладно, живите, чего с вас взять.

Человеческое тело в объятиях Серены шевельнулось куда осознанней и энергичнее прежнего и даже попыталось усесться.

– Вроде бы вся моя семья в сборе, – шевелил запухшими губами он все-таки с большим трудом, кривясь на одну сторону. – Я слышал и Марта, и тебя, только сил не было показать – так ты меня одурманила. Да в одиночку ты сыграла естественней, моя светлая. И чего только я не наслушался, награда дней моих!

Девушка разомкнула руки, отодвинулась:

– Весь кровью истек, лицо наперекосяк, а туда же – невестишься.

– Женихаюсь. А смерть от меня уже далеко отошла: ты ведь меня так крепко обняла и так сладко перевязала, что никому третьему не стало между нами места.

Эрбис приподнялся окончательно, уперев в землю правую ладонь, и сел, пытаясь выдать гримасу боли за улыбку.

– Клянусь, мы, нэсин, считаем бесчестьем касаться женской наготы иначе, кроме как через пелену, и так близок, как с тобой, я не был ни с кем из моих женщин. Даже наша телесная влага смешалась.

Положил тяжелую левую руку на плечо девушке:

– Ох, как ты мне нынче люба, если б знала. Как раз такая жена, о которой мечтает в юности любой инсан: тонка и яростна, будто горностай, бела, как утренний лотос в тихой воде, естество ее подобно медовому финику, прогретому солнцем. Смела в бою, кротка в доме, а на ложе – огнь опаляющий.

Серена скептически на него посмотрела: краснобай, скажешь такому – «ты не пробовал» – как раз уцепится.

– Жаль, нечего мне дать тебе в махр. Расточил я твое приданое.

– Еще бы не жаль; сколько народу погибло.

– Мы не гибнем, а уходим, моя Серена. Храбрец никогда не проигрывает, ибо идет в рай. Честный бой – наивернейшая дорога к небу.

– Ты полагаешь, мы были честны?

– Настолько, насколько могли. Живущий на земле никогда не бывает полностью прав и совсем безгрешен: прав и свят один только Сущий, ему мы и доверились.

– И он ниспослал нам разгром. И многим инсанам плен. И здешним жителям – утеснение.

– Вовсе нет, даже в жизни ближней. На поле Сухайма была только моя личная гвардия, потому что большим я не имел права самолично располагать. Я следовал твоему совету – пошел в чужую страну, не обрушив на Мартиново непокорство ни всей мощи нашей земли, ни всей силы наших воинов.