Двигаясь мимо выстроившихся развалюх, он доехал до последней в их ряду и припарковал служебную машину по диагонали к другим полицейским автомобилям.

Поставив седан на паркинг, он посмотрел на соседнее сиденье:

— Готов?

Век уже тянулся к дверной ручке:

— Можешь не сомневаться.

Когда они вдвоём выбрались из машины, к ним подошли другие офицеры, и Века завалили похлопываниями по спине. Люди в отделе считали парня героем из-за инцидента с папарацци… и то, что парень постоянно отмахивался от этих «молодчина», ничуть не замедлило волну одобрений.

Держа себя в руках, он просто подтянул брюки и вытащил сигарету. Прикурив её и затянувшись, Век произнёс на выдохе:

— Что тут у нас?

Хосе позволил парню прибавить шаг и нырнул под ленту. Сломанная дверь, ведущая на место преступления, болталась на петлях, и он подтолкнул её плечом.

— Дерьмо, — сказал он себе под нос.

В воздухе стоял запах свежей крови… и формальдегида.

В этот момент сработала вспышка фотоаппарата, освещая тело жертвы в центре кровати… и баночки для хранения анализов на прикроватном столике. И ножи.

Он на миг закрыл глаза.

— Детектив?

Хосе оглянулся на Века через плечо:

— Да?

— У нас есть регистрация на грузовик. Иллинойс. Владелец Дэвид Кронер. О краже не заявляли, и вот ещё что, Кронер — белый мужчина, тридцать три года… холост… на пособии по инв… чёрт подери. — Век наконец замолчал, когда подошёл к кровати. — Господи.

Снова раздалась вспышка, затем прозвучал электронный хрип, когда камера начала восстанавливаться от проделанной работы.

Хосе взглянул на коронёра:

— Как долго она мертва?

— Недолго. Она ещё не остыла. Скажу точнее, когда закончу.

— Спасибо. — Хосе подошёл к паршивому комоду и ручкой развернул золотое кольцо, пару блестящих серёжек и розово-чёрный браслет.

Татуировка, вырезанная из кожи жертвы и помещённая в баночку рядом с ней, тоже была розово-чёрной. Возможно, это её любимые цвета.

Или были таковыми.

Он продолжил бродить по номеру в поисках вещей, выбивающихся из общей картины, проверяя корзины для бумаги, бегло окидывая взглядом ванную.

Кто-то определённо помешал веселью убийцы. Кто-то услышал или увидел что-то и выбил дверь, заставив подонка смыться через окно в туалете.

Звонок в 911 был сделан мужчиной, который отказался представиться. Он сказал лишь, что в последнем номере труп. И звонил не убийца. Ублюдки, подобные этому, останавливаются только в случае крайней необходимости, и они не оставляют добровольно трофеи, вроде тех, что на тумбочке и комоде.

— Куда ты пошёл после этого? — сказал Хосе самому себе. — Куда ты побежал…

Отряд К-9 прочёсывал лес, но у Хосе возникло предчувствие, что они ничего не найдут. В какой-то десятой доле мили от мотеля протекала река, достаточно мелкая, чтобы через неё перебраться — по пути сюда они с Веком проехали по небольшому мостику, перекинутом через чёртову воду.

— Он меняет свой профиль, — сказал Век. Когда Хосе обернулся, парень упёрся руками в бёдра и покачал головой. — Он впервые сделал это в общественном месте. Его работа действительно грязная… и потенциально шумная. Мы бы обнаружили больше таких сцен после того, как он закончил.

— Согласен.

— Дэвид Кронер — ключ ко всему.

— Возможно, — пожал плечами Хосе. — Или он может быть ещё одним телом, которое нам предстоит найти.

— Никто не заявлял о его исчезновении.

— Как ты сказал, холост, да? Может, он живёт один. Исчезни он, никто бы не узнал.

Даже видя пробелы в этой теории, Хосе произвёл подсчёты и пришёл к такому же заключению. Человек редко мог исчезнуть незаметно для остальных — семьи, друзей, коллег, арендодателя… Это возможно, но очень маловероятно.

Вопрос в том, куда убийца подастся дальше? Если ублюдок следует расхожему мнению, то, скорее всего, он уже вошёл в стадию обжорства со своей патологией. В прошлом жертвы появлялись с разницей в месяц, теперь же обнаружились две за неделю.

Поэтому, если отрабатывать эту версию, Хосе знал, что осторожным поступкам, скрывавшим убийцу раньше, пришёл конец, все его шаблоны рассыпались перед лицом маниакальной спешки. Хорошая новость — эта неряшливость облегчит его поимку. Плохая — всё вполне может стать хуже, прежде чем пойти на поправку.