Он серые кудри расчешет

и плюнет на Землю с Луны,

поскольку ни конный, ни пеший,

ни леший

оттуда ему не видны.

Он бросит какой-нибудь камень,

а, может быть, что-то еще.

Ему же своими руками

дал Ленина орден,

а после - по морде

какой-то Никита Хрущев.

Тамарка его - Ангелица

его не умела ценить.

Заставит побриться,

чтоб мог он учиться,

учиться, учиться не пить.

Но он выпивал понемногу-

стаканом, ведром, сапогом.

За Черта, за Бога,

за руку, за ногу

немного в дорогу. Ого!

Ну, в общем, не рок и не блюзы

его довели до беды -

а то, что с распадом Союза

от пуза

страной управляют балды.

Потом Ангелица Тамарка

в ламбаде сломала стопу,

упала лицом на цыгарку

товарка

я очень обжегши губу.

Она не могла целоваться,

А маленький Ангел больной

радировал с ранцевой рации

Франции,

что он без любви под Луной.

Он в кудри пальцами вцепился

и рвал он их, рвал он их, рвал...

Как будто у Даугавпилса

(копил все)

он брал, брал, брал, брал

интеграл.

Такая крутая «лав стори»,

такая новелла, чувак.

Эх, выпьем за Черное море

мы с горя,

там тоже сегодня бардак.

1994

Возьмешь аккорд - не надо денег...

Возьмешь другой -не надо слов...

Мне говорят, что я бездельник,

а я нормальный счастьелов.

А на дворе стоит Столетье.

Оно, как пьяный управдом...

И дни, как маленькие дети,

сидят за нищенским столом.

Стоит, качается Столетье,

другое рядышком лежит...

Капитализм мне не светит,

и гаснут в доме этажи.

Но я возьму гитару в руки

и скрипну маленьким колком,

и воспою свои разлуки

простым, изящным языком.

И так пленительны аккорды,

и так изыскан легкий слог,

что невзыскательные морды

уйдут и сплюнут на порог.

Народ не любит это слушать,

и люди бьют за это в глаз.

Настроены простые уши

на популярный унитаз.

А я, униженный и гордый,

интеллигентный, как рояль,

беру, беру свои аккорды,

пою, пою свою печаль.

И подойдет среди газона

ко мне какой-то гражданин,

отдаст бутыль «Наполеона»,

и выпью я е6 один.

И Бог пришлет за мной из Рая

девицу, Ангела, дитя...

И я спою ей и сыграю,

и с ней уйду, как жил, шутя.

1994

1.

Представь, в эти чистые тихие городки

я въезжаю почти равнодушно

на чьей-нибудь чистой машине...

и нет о России возвышенных мыслей

и прочей тоски.

Вернусь я, и скоро.

И буду всегда возвращаться отныне.

2.

Поскольку однажды представив...

Да нет же, забудь этот бред!

Хотя те приязни,

которыми здесь одаряют так честно,

весьма затрудняют прощанье,

навязчивый след

в тебе проминая,

как в старом диване хозяин любезный.

3.

Так трудно привыкнуть,

что клетка открыта теперь,

и можно выпархивать старым грачом,

одурев от пространства.

Но я не забуду, поверь,

эту плотную русскую дверь

и бывших крестьян, возведенных

в чины крепостного дворянства.

4.

Свобода. О, как её смысл непонятен и прост

О, как он понятен и сложен,

и как её песни капризны!

Я выстроил к ней потайной

зарифмованный мост,

невидимый стражам моей

криминальной Отчизны.

5.

Они, слава Богу,

читать не умеют и туги на слух.

Но как же прекрасны

Внимаю их ясные лики!

Одни разлетелись по Свету,

с собой прихватив

и детей, и старух.

Другие живут ещё в смуте

по-русски великой.