У школы меня поджидали Буслаев-Костельский и Аня Горизонтова. Они знали, что меня вызывали в милицию, и догадывались зачем. Не дожидаясь их вопросов, я сказал:

— Здорово ты все нарисовал, Кирилл, и шрифт отличный. Молодцом!

— Да это, собственно, не я придумал, — покраснел Буслаев-Костельский. — Это вот все она…

Аня смотрела на меня своими огромными темно-синими глазами, в которых словно отражалось ее родное далекое Черное море. И только сейчас я понял, почему ребята свою дерзкую операцию назвали так светло и ласково: «Анютины глазки».

…Я вспоминаю, как радовали меня самые первые вопросы ребят, обнаруженные в сейфе. Теперь меня радует другое. Меня радует, что ребята не бегут по любому поводу советоваться со мной. Они сами принимают решения. Операция «Анютины глазки» не единственная, о которой я не знал. Они действительно отчаянные ребята. Иногда мне даже приходится выручать их, как это было в парке. Иногда формально ребята бывают не правы, но я-то знаю, я твердо знаю, что правда и справедливость всегда на их стороне.

Ребята поняли, что главное не слова, произнесенные за столом, покрытым кумачовой скатертью. Грош им цена, этим словам, если они не станут делами. Ребята знают, что барабанный треск — это еще не победа, и научились отличать настоящее от поддельного.

Я благодарен нашему многоликому джинну за то, что дела, затеянные в разных кружках, имеют всегда одну-единую цель. Казалось бы, что общего у ребят из кружка «Елки зеленые» с драмкружковцами из «Голубого экрана»? Но не будь последней сценки про Роберта Передовицу, едва ли бы додумались юннаты до операции «Анютины глазки». Ведь главное в ней было не защита зеленых насаждений, а нападение на формализм и безграмотность.

Во всяком случае Коля Уствольский может быть доволен. «Голубой экран джинна» от раза к разу имеет все больший успех.

Однако за последние дни Коля вдруг резко переменился.

— Ты нездоров? — спросил я его.

— Откуда вы взяли, что я нездоров? — не глядя на меня, ответил Коля.

— Ты осунулся.

— Это я загримировался под больного.

— Могу тебе сказать, что получилось неплохо… Грим удачный.

— А некоторые гримируются под здоровых и даже щеки розовые, а на самом деле… — Коля не окончил фразу и медленно пошел по коридору. Что он хотел сказать этим, я так и не понял.

…На следующий день, когда я проходил школьным двором, из беседки до меня донеслись приглушенные голоса:

— Забери свое варенье и бутерброды. И не таскай их мне больше, ясно?

— Но ты же должен что-то есть. Ты где сегодня ночевал?

— Не твое дело. И обедаю я нормально и ночую под крышей. И ты меня не подкармливай. Хватит!

— Я же хочу, как лучше…

Я не мог ошибиться: это были голоса Коли Уствольского и Вики Журавлевой.

У ребят часто случаются разные неприятности. И не каждый побежит к тебе за советом, какие бы хорошие отношения у вас ни были. А самому вмешиваться, даже если хочешь предложить помощь, не так-то просто. И в то же время я сердцем чувствовал: то, что происходит с Колей, очень серьезно. Это вскоре подтвердилось. Возвращаясь домой из школы, я неожиданно услышал резкие, раздраженные слова, доносившиеся из открытой кабины телефона-автомата.

— Нет! Я уже сказал. Я не вернусь домой, не вернусь ни за что в жизни!

Коля не видел, что неподалеку у дерева стояла Вика и кончиками пальцев смахивала слезы. Он не видел меня, остановившегося в нескольких шагах от телефонной будки. Он говорил в трубку, нервно подергивая коричневый шнур:

— Нет! Я навечно останусь у тети! Мне хорошо у нее… Нет. Не хочу. Не хочу, понимаешь?!. Мама, я тебя прошу передать мне только мою голубую рубашку и учебники… Да. Я буду сейчас проходить мимо дома, вынеси, пожалуйста… Нет, мама, нет… Ты не плачь, мама… Ну не могу я, не могу! — Николай резко повесил трубку и, отвернувшись в угол телефона-автомата, разрыдался.

Вика стала медленно подходить к будке. Коля, словно почувствовал ее приближение, вытер кулаком глаза и резко повернулся:

— Подслушивала… подсматривала?

— Да нет, Коля, я случайно… Я не хотела.

Николай, наклонив голову, прошел мимо нее и буквально столкнулся со мной. Я совершенно спокойно сказал:

— Не хочешь посмотреть сегодня тренировку сборной?

У Коли вдруг посветлели глаза, словно он только и мечтал об этом.

— Хочу, очень хочу…

— Приходи на «Динамо» в пять часов.

— Меня пропустят?

— Я встречу тебя…

После тренировки мы шли с Николаем по улицам города. Больше молчали. Но когда стали подходить к гортеатру, он замедлил шаги и тихо сказал мне:

— Пойдемте вот этой улицей, — он показал на Пролетарскую, которая вела в сторону от театра.

Я не стал возражать. Потом я пригласил его зайти ко мне домой. Мы сели в саду на лавочку, и Коля рассказал мне о своем горе. Я не задавал ему никаких вопросов. Он сам захотел рассказать.

Говорил он с раздумьем, как взрослый. Где-то ускорял речь, словно подгоняя свою мысль, где-то останавливался, осмысливая фразу, прежде чем ее произнести.