Девушку по имени Джульетта.

Я задерживаю дыхание.

Адам качает головой.

— Я знал, что это ты. Должна была быть ты. Я спросил Уорнера, могу ли я помочь с проектом, я сказал ему, что я ходил с тобой в одну школу и слышал про маленького мальчика, что я лично видел тебя. — Он горько смеется. — Уорнер был в восторге. Он думал, это сделает эксперимент еще интереснее, — добавляет он с отвращением. — И я знал, что если он хотел заклеймить тебя как какой-то свой больной проект… — Он запинается. Отворачивается.

Пробегается рукой по волосам. — Я просто знал, что должен был что-нибудь сделать. Я подумал, что могу попробовать помочь. Но сейчас все стало хуже. Уорнер никак не прекращает говорить о том, на что ты способна, или о том, насколько ты ценна для его начинаний и как он счастлив, что ты здесь. Все начинают замечать. Уорнер безжалостен, у него ни для кого не найдется милосердия. Он любит власть, он испытывает трепет, уничтожая людей. Но он вот-вот даст трещину, Джульетта. Он столь отчаянно хочет, чтобы ты… присоединилась к нему. И несмотря на все свои угрозы, он не хочет заставлять тебя. Он хочет, чтобы ты сама этого хотела. Захотела выбрать его, в своем роде. — Он смотрит вниз, тяжело вздыхает. — Он теряет свои границы. И когда я вижу его лицо, я в двух шагах от того, чтобы сделать какую-нибудь глупость. Я бы с удовольствием сломал ему челюсть.

Да. Уорнер теряет свои границы.

Он параноик, хоть и не без причины. Но он и терпелив, и нетерпелив со мной. Возбужден или нервничает все время. Просто сплошной ходячий оксюморон.

Он отключил камеры, но в некоторые ночи приказывает Адаму спать под дверью, чтобы убедиться, что я не убегу. Он говорит, что ланч я могу провести одна, но все заканчивается тем, что он вызывает меня к себе. То ничтожно малое количество часов, что мы с Адамом могли бы провести вместе, украдено у нас, но то, еще более ничтожное, количество ночей, что Адам может находиться в моей комнате, я умудряюсь проводить, нежась в его объятиях.

Мы оба спим на полу, сплетаясь друг с другом в поисках тепла, даже будучи под одеялом.

Каждый раз, когда он дотрагивается до меня, словно взрыв огня и электричества пронзает мои кости самым невообразимым образом. Это такое чувство, которое я мечтала бы подержать в своей руке.

Адам рассказывает мне о новых усовершенствованиях — шепот, который он слышит среди прочих солдат. Он рассказывает мне, как по тому, что осталось от страны, разбросаны множество правительственных штабов управления. Рассказывает о том, что отец Уорнера находится в столице, что он оставил целый сектор в руках своего сына. Он говорит, что Уорнер ненавидит отца, но любит власть. Разрушение. Опустошение. Он гладит меня по волосам и рассказывает истории, и укладывает ближе к себе, словно боится, что я исчезну. Он рисует мне картины людей и мест до тех пор, пока я не засыпаю, до тех пор, пока не уплываю в водовороте снов, чтобы сбежать от мира без убежища, без помощи, без облегчения, которое приносят только его слова утешения, звучащие в моих ушах. Сон — единственное, что я с удовольствием ожидаю в эти дни.

Я едва ли могу вспомнить, почему раньше кричала.

Становится слишком комфортно, и я начинаю паниковать.

— Надень это, — говорит мне Уорнер.

Завтрак в голубой комнате стал рутиной. Я ем и не задаю вопросов о том, откуда еда, платят ли работникам за то, что они делают, или нет, как в это здание вмещается столько жильцов, откуда берется столько воды или столько электричества. Я ожидаю благоприятного момента. Я сотрудничаю.

Уорнер больше не просит меня дотронуться до него, а я не предлагаю.

— Для чего они? — Я рассматриваю маленькие клочки ткани в его руках и чувствую нервное напряжение в низу живота.

Его губы медленно растягиваются в коварной улыбке.

— Тест на выявление способностей. — Он хватает мое запястье и вкладывает мне в руку этот комок из ткани. — Я отвернусь, но только в этот раз.

Я слишком сильно нервничаю, чтобы испытывать отвращение к нему.

Мои руки трясутся, пока я переодеваюсь в костюм, который, оказывается, состоит из крошечной майки и еще более крошечных шортов. Я практически голая. Я трясусь от страха при мысли, что это может означать. Я едва слышно прочищаю горло, и Уорнер поворачивается ко мне лицом.

Он слишком долго молчит, его глаза путешествует по дорожной карте моего тела. Я хочу сорвать с пола ковер и вшить его в свою кожу. Он улыбается и предлагает мне свою руку.

Я гранит, известняк и марблит. Я не двигаюсь.

Он опускает руку. Наклоняет голову.

— Следуй за мной.

Уорнер открывает дверь. Адам стоит снаружи. Он стал настолько хорош в сокрытии своих эмоций, что я едва улавливаю выражение шока, скользнувшее по его лицу. Его не выдает ничего, кроме небольшой морщинки на лбу и напряжения на висках. Он знает, что что-то не так. Он даже поворачивает голову, чтобы полностью оглядеть мой наряд. Он моргает.

— Сэр?

— Оставайтесь там, где вы сейчас, солдат. Отсюда я беру её на себя.

Адам не отвечает, не отвечает, не отвечает.

— Да, сэр, — наконец выдавливает он охрипшим голосом.

Я чувствую его взгляд на себе всю дорогу по коридору.

Уорнер ведет меня в какое-то новое место. Мы идем по коридорам, которых я раньше не видела, они более черные и более мрачные и все сужаются и сужаются. Я понимаю, что мы направляемся вниз.

В подвал.

Мы проходим через одну, вторую, четвертую металлические двери. Солдаты повсюду, их глаза повсюду, следуют за мной одновременно со страхом и еще чем-то, о чем я даже думать не хочу. Я осознаю, что в этом здании очень мало женщин.