— Я знаю.

— И я не знаю, почему так, но, очевидно, мой маячок не работает. Либо им действительно плевать на меня, либо он не работает, и я не знаю почему.

Небольшая деталь всплывает на периферии моего сознания. И я исследую её.

— Ты же вроде говорил, что ночевал в сарае? В ту ночь, когда сбежал?

— Да, а что?

— Где он находился…?

Он пожимает плечами.

— Не знаю. Где-то посреди гигантского поля. Было странно. Там росло нечто реально сумасшедшее. Я почти решился съесть кое-что напоминавшее фрукт, пока не понял, что он вонял как задница.

У меня перехватывает дыхание.

— Это было пустое поле? Абсолютно заброшенное?

— Ну да.

— Радиоактивное поле, — говорит Адам с забрезжившим пониманием в голосе.

— Какое еще радиоактивное поле? — спрашивает Кенджи.

И я объясняю ему.

— Черт возьми! — Кенджи вцепляется в руль. — То есть я мог реально умереть? И я не умер?

И игнорирую его.

— Но тогда как они нашли нас? Как они вычислили, где ты живешь?..

— Не знаю, — вздыхает Адам. Закрывает глаза. — Может, Кенджи лжет нам.

— Ну какого черта, чувак…

— Или, — перебивает его Адам, — они могли подкупить Бенни.

— Нет, — ахаю я.

— Это возможно.

Мы все долго молчим. Я пытаюсь выглянуть в окно, но это практически бесполезно.

Ночное небо — словно бочка дегтя, задушившая весь мир вокруг нас.

Я поворачиваюсь к Адаму и нахожу его откинувшим голову, с руками, сжавшимися в кулаки, и губами почти белыми в этой кромешной тьме. Я крепче укутываю его в свитера. Он подавляет дрожь.

— Адам… — Я убираю прядь волос с его лба. Его волосы немного отросли, и я понимаю, что никогда особенно не обращала на них внимание. Они были коротко стриженными с первого же дня, как он зашел в мою камеру. Никогда бы не подумала, что его темные волосы могут быть такими мягкими. Словно расплавленный шоколад. Интересно, когда он перестал их подстригать?

Он сжимает челюсть. С огромным трудом открывает рот. И вновь лжет мне:

— Я в порядке.

— Кенджи…

— Еще пять минут, обещаю… Я пытаюсь справиться с этой штукой…

Я прикасаюсь к его запястьям, провожу кончиками пальцев по нежной коже. У меня перед глазами окровавленные шрамы. Целую его ладони. Он делает судорожный вдох.

— С тобой все будет в порядке, — говорю я ему.

Его глаза все еще закрыты. Он пытается кивнуть.

— Почему ты не сказал мне, что вы вместе? — неожиданно спрашивает Кенджи. Его голос ровен, нейтрален.

— Что? — Сейчас не время краснеть.

Кенджи вздыхает. Я ловлю его взгляд в зеркале заднего вида. Его лицо уже почти не выглядит опухшим. Оно заживает.

— Я, очевидно, должен быть слепым, чтобы не заметить этого. В смысле, черт, как он на тебя смотрит. Словно парень ни одной женщины в жизни не видел. Словно перед голодающим поставили тарелку с едой и сказали, что ему нельзя её есть.

Глаза Адама резко распахиваются. Я пытаюсь прочесть что-то у него на лице, но он не смотрит на меня.

— Почему ты просто не сказал мне? — вновь спрашивает Кенджи.

— У меня не было шанса спросить, — отвечает Адам. Его голос едва ли громче шепота.

Его энергия слишком быстро угасает. Я не хочу, чтобы ему приходилось тратить силы на разговоры. Ему нужно сберечь силы.

— Погоди… ты говоришь со мной или с ней? — Кенджи глядит в зеркало на нас.

— Мы можем обсудить это позже… — пытаюсь сказать я, но Адам качает головой.

— Я сказал Джеймсу, не спросив тебя. Я принял решение… за тебя. — Он замолкает. — Я не должен был. У тебя должен быть выбор. У тебя всегда должен быть выбор. И выбор, быть ли со мной, только за тобой.

— Так, сейчас я притворюсь, словно больше не могу вас слышать, ребят, окей? — Кенджи машет рукой в нашу сторону. — Давайте, сделайте вид, что вы наедине.

Но я слишком занята тем, что изучаю глаза Адама, его нежные, нежные губы. Его нахмуренные брови.

Я склоняюсь к его уху, понижаю голос. Шепчу так, чтобы только он мог услышать меня:

— Ты поправишься, — обещаю я. — И когда это случится, я собираюсь показать тебе, какой именно выбор я сделала. Я собираюсь изучить каждый миллиметр твоего тела только лишь своими губами.

Он резко, судорожно выдыхает. Шумно сглатывает.

Его глаза прожигают дыры в моих. В выражении его лица появляется что-то лихорадочное, и я задумываюсь: может, я делаю все только хуже?

Я отстраняюсь, но он останавливает меня. Кладет руку мне на бедро.

— Не уходи, — говорит он. — Твое прикосновение — единственное, что удерживает меня от того, чтобы не свихнуться.

— Мы прибыли. Сейчас ночь, так что, согласно моим подсчетам, все должно быть нормально.