Шрифт:
– Значить, надо.
– А, привет, - буркнул Сакуров, а потом, припомнив кое-что из ранних признаний домового, добавил: - дух святой…
– Да, состоял в должности такового в некие времена, - словоохотливо поддакнул Фома, - однако был разжалован за…
– Кстати, можно подробней? – поинтересовался Сакуров, не очень-то надеясь на удовлетворение своего интереса: он помнил давешние свои попытки выведать у домового разницу между ним и злыднем.
– Дались тебе эти злыдни, - недовольно сказал Фома. – К тому же чё зря словесами блудить, коли можно глазами увидеть?
– Кого? – уточнил Сакуров.
– Да злыдней, - ответил Фома, - и протчие чудеса со всякой нечистью и ихними чистыми антиподами.
– Когда я это всё увижу? – полюбопытствовал Константин Матвеевич.
– Вскорости.
– А про то, как тебя разжаловали, когда будешь рассказывать?
– Да прямо сейчас. А потом, когда совсем стемнеет, покажу, что обещал.
– Не верю, - буркнул Сакуров и задумался о сонно-временном феномене, когда, вроде, спишь недолго, но за это время успеваешь чёрт-те где побывать и чёрт-те чего сделать. Ещё он подумал о том, что думает на эту тему не первый раз.
– Так уж надо чёрта поминать, - проворчал Фома.
– Ты рассказывай, - одёрнул его Константин Матвеевич.
– Ладно. Дело произошло из-за нашей внутренней привязанности к некоторым вашим внешним фантазиям на тему нашего бытия, каковое не есть такое, каким вы его себе втемяшили, однако пища для научного размышления для наших умников богатая есть…
– Блин! – сказал Сакуров.
– Ладно. Объясняю популярно: всё, что вы о нас придумали, не соответствует истинному положению вещей ни на толику. Тем не менее, кое-кто из наших, и чистых, и нечистых, издревле, как только появились ваши фантазии, работает с ними в плане научной классификации антисущего фольклора. Скажу больше: частью наши классификаторы перетекли из ипостаси чистой классификации в нечистую подспудную философию, а частью – в параллельное богословие, параллельную мифологию и так далее…
– Ты долго мне мозги пудрить собираешься? – спросил Сакуров. – И потом: что ты врёшь, будто не соответствует ни на толику? Какого тогда хрена ты пел мне вчера о частичной общности?
– Чево это я пел? – пошёл в отказ Фома. – И ничего я не пел.
– Ещё как пел!
– Не мог я этого петь, потому что мы на ваше враньё ни мало не похожи.
– Вот, гад! Я, конечно, не всё помню, о чём мы в прошлые разы трепались, но всякий раз ты норовишь загибать из другой оперы.
– Какой – такой оперы?
– Сейчас засну! – пригрозил Константин Матвеевич.
– Ты это брось, - испугался Фома, - нам ещё надо в одно место поспеть.
– В какое?
– Тебе про моё разжалование рассказывать?
– Чёрт с тобой, валяй. Один хрен делать нечего, так что послушаю…
– В общем, стала развиваться промеж наших чистых и нечистых целая наука на базе ваших поповских басен и бабушкиных сказок, а я тогда был дух святый…
– Ну, вот, а врёшь, что ни мало не похожи. Будто у наших попов и сказочников нет святых духов…
– А кто спорит, что не похожи? Очень даже похожи.
– Нет, ты долго мне мозги пудрить собираешься? – снова спросил Сакуров. – То похожи, то ни на толику, то снова похожи.
– Не долго, - успокоил его Фома, - слушай дальше.
– Слушаю. Что мне ещё делать?
– В общем, по святому своему званию я имел право принимать участие в разных научных спорах на богословские темы параллельного направления, но особенно меня зацепила тема святых угодников.
– Ну, и чем тебе не угодили наши святые угодники? – лениво поинтересовался Сакуров.
– Дык по-всякому, - уклончиво возразил Фома, - но не о том речь. А о том…
– Кстати, пока не забыл: помнишь, ты говорил, что вы – не знаю уж, кто – обнаружили у меня какой-то дух первозданный?
– Я ничего такого не говорил, - удивился Фома.
– Вот те раз! – ухмыльнулся Сакуров. – А я, дурак, хотел кое-что прояснить на эту тему.
– Что именно?
– Какая теперь разница, если ты ни о чём таком не говорил?
– Ну, мало ли… Может, чего и припомню…
– Пошёл ты в жопу. Я сплю.
– Никак нельзя. Слушай дальше про святых угодников. Долго ли коротко ли велись в нашей среде научные дискуссии на данную – про святых угодников – замысловатую тему, как меня осенило. То есть, начинаю я думать в следующем направлении, тоже, конечно, параллельном, но с перпендикулярными заусеницами. Если, думаю, оне святые, так почему угодники? Либо потому, что угодили в списки святых благодаря каким-то индивидуальным качествам, либо потому, что они угодили тем, кто списки тех святых составлял. В общем, и по первому моему тогдашнему расчислению, и по второму выходило, что святой не может быть с угодником в одном лице. Ведь если ты святой по своей святости, то ты святым и проживёшь, и преставишься, и опосля святым пребывать будешь, для чего тебе не надо ни угодить в списки, ни угодить тому, кто эти списки составляет. В общем, думал я так, соображал, да на одном учёном споре и выступи со своей теорией, где в виде главной концепции поставил вопрос ребром о невозможности совмещения в одном лице святых и угодников. То есть, я поставил ребром вопрос о немедленном отделении святых от угодников. Для чего предложил начать немедленную же ревизию всех списков так называемых святых угодников с самых их начал с целью бескомпромиссного отделения вторых от первых...