Эти бескорыстные участники переговоров предложили союзу «Красного кружка», состоявшему к тому времени из 40 организаций и объединений с десятками тысяч членов, примкнуть к их мини-комитетам «ради единства действий». Неприкрытая попытка прыгнуть на подножку локомотива движущегося поезда. Однако каким бы смешным ни казалось такое намерение, все же в нем таилась известная опасность, если учесть организационную структуру «Красного кружка».

Дело в том, что «Красный кружок» отнюдь не представлял собой организацию со строгой дисциплиной. Любая группировка, добровольно признававшая «три главных требования» союза, могла стать его членом – достаточно было простого заявления. То же самое касалось и отдельных лиц, имевших в прошлом заслуги перед общим делом. Первое требование, разумеется оставшееся неизменным с 1969 года, гласило: «Никакого повышения платы за проезд на общественном транспорте». Второе и третье, трансформируясь с течением времени, касались проблем, актуальных в данный момент. Например, в 1969 году речь шла о передаче е руки городских властей тогда еще частных предприятий общественного транспорта. В 1975 году мы требовали «отчислений от крупных предприятий и универмагов в целях субсидирования общественного транспорта». Именно рабочие и служащие названных предприятий составляли большую часть пассажиров автобусов и трамваев. Почему бы боссам и не внести свою лепту в поддержку общественного транспорта?

Кружок время от времени то распадался, то снова возобновлял свою деятельность. Каждый раз инициативная группа приглашала для участия в работе прежних партнеров, а также новые группы, склонные к сотрудничеству. Это происходило всякий раз, как только объявлялось об очередном подорожании билетов. В промежутках между периодами активной деятельности контакты между его участниками были слабыми. Никакого писаного устава не существовало, однако с годами сложились признанные всеми нормы взаимоотношений.

При наличии столь рыхлых связей существовала угроза, что работа будет парализована путем бесконечных споров по процедурным вопросам. Заседания носили открытый характер: любой мог прийти и взять слово. Когда предстояло принять особо важные решения, голосовали все присутствующие члены союза. В случае разногласий мы старались, как правило, добиться единодушия. Иногда та или иная группа ради сохранения единства добровольно присоединялась к решению, принятому большинством, несмотря на различия во мнениях. Но это всякий раз было результатом терпеливых разъяснений и убеждений. Мы старались избегать волевых решений, простого навязывания мнения большинства. В конце концов все строилось на добровольной основе: любой мог выйти из союза, когда пожелает.

С точки зрения человека, искушенного в процедурных вопросах, процесс принятия решений таким путем хотя и отнимал больше времени, но зато деловые аргументы пользовались преимущественным правом перед групповыми интересами. Здесь не могло быть и речи о том, кто главный. Главным было – как лучше послужить общему делу. Требовались убеждения, а не охота за голосами.

Для принятия оперативных решений в перерывах между заседаниями и для ведения практической работы был избран представительный исполком (без голосования: если с кандидатурой соглашались, зал аплодировал), распределивший между собой обязанности. В 1975 году в его состав входило 11 человек – их назвали «Совет одиннадцати». То, что в листовках и в прессе меня часто величали «рупором "Красного кружка" и объясняется скорее всего тем, что я с 1969 года, помимо других дел, осуществлял связи с прессой, часто шел во главе демонстраций и во время митингов постоянно выступал от имени «Красного кружка» со вступительным или заключительным словом.

Вместе с моими друзьями Юргеном Флёрке и Фердинандом Пиком (после отъезда из Ганновера его место занял Бернхард Марновски) я все эти годы выступал за возрождение альянса. В глазах общественности мы были чем-то вроде «хранителей традиций "Красного кружка"». Наряду со многими минусами такое реноме имело и свое преимущество: облегчалась задача посредника среди партнеров по союзу, имевших различные точки зрения.

В целом же организационные связи были не слишком тесными. Мы знали, чего мы хотим добиться общими усилиями. И от этого «Красного кружка» юные господа из «КБВ» потребовали ни больше ни меньше, чтобы он к ним присоединился. Их хитрость состояла в том, что они сперва свели под одну крышу свои карликовые бюро и, спекулируя на словах «Комитет за единство», пытались теперь переманить на свою сторону членов нашего кружка.

Несколько лет назад они действовали еще откровеннее. Буквально в тот самый момент, когда нашу демонстрационную процессию полиция избивала дубинками, группка маоистов пыталась разнести установки с усилительной техникой «Красного кружка» на площади перед оперой, где должны были пройти митинг и заключительная манифестация. К счастью, наши техники и люди, оставленные для поддержания порядка, сумели тогда совместными усилиями предотвратить разрушение очень нужной для нас аппаратуры. Но они не сумели помешать группе штурмовиков осквернить развернутый перед театром крупный – четыре на четыре метра – транспарант «ГКП – вон из "Красного кружка"» (в соответствии с их представлениями о единстве действий).

Опыта общения с маоистами у наших молодых сподвижников еще не было. Не удивительно, что у некоторых из них загорелись глаза от лицемерных призывов фокусников от революции к единству действий. И если хоть несколько неопытных и доверчивых представителей школьных и студенческих групп перебежали бы на сторону пресловутого комитета, это означало бы начало раскола.

Поэтому я предложил противной стороне, ратующей за объединение, самой вступить в «Красный кружок», хотя знал, что это для нашего союза было бы испытанием на прочность. Правда, особых опасений, что они пойдут на это предложение, у меня не было: их явно интересовало другое – внести раскол в наши ряды. Ответом, как и ожидалось, был категорический отказ: «Невозможно. "Красный кружок" не ставит главной своей задачей борьбу против профсоюзов, что совершенно необходимо при нынешнем состоянии классовой борьбы в ФРГ». После таких слов не одним только представителям профсоюзов было трудно сдержаться. «Необходимо также снять требование об отчислениях в пользу общественного городского транспорта».

Наши «специалисты» удивленно подняли голову. Долгие годы занимаясь этой проблемой, они, как говорится, съели на ней собаку и могли не сходя с места парировать любое возражение. Отчисления в городской общественный транспорт были их любимым детищем. Они разработали специальную модель, которая не позволила бы концернам компенсировать отчисления на общественный транспорт за счет взвинчивания цен, в противном случае транспорт стал бы неконкурентоспособным. И теперь эксперты напряженно ждали, что будет дальше.