– Где же ты, паршивец? – резко повернулся на голос Софоний, заглянул под одну телегу, другую, но все впустую.

– Так ты что, боярскому оброку завидуешь, Тришка-Платошка?! – рассмеялся Илья. – Смотри, награжу тебя жизнью боярской – через год обратно в рыбаки запросишься, да поздно будет.

– Хуже рыбака жизни быть не может, боярин. Побывал бы в нашей шкуре, так бы не го-о-ой-ой-ой!!!

Это боярин Зорин, внезапно перемахнув через телегу, поднырнул под другую и за ухо вытянул нахального смерда на свет:

– Попался?!!

– Обожди, Софон, дай поговорю с паршивцем, – попросил друга Булданин. – Так что, Тришка-Платошка, не желаешь боярской жизни испробовать?

– Ты чего, дружище, хочешь его в закуп позвать? – догадался Зорин. – И на что тебе этакий буян? Ни ума, ни послушания.

– На что в сече ум и послушание? – пожал плечами малорослый Илья. – Там наглость бесшабашная куда полезнее. Наглости у паршивца, вижу, в избытке. Ну, а послушанию плеть быстро научит. Знаешь, что такое плеть, Тришка-Платошка?

– Зря уговариваешь, друже, – подал голос Басарга. – Он у монастыря в крепости. Не возьмешь.

– Неправда! – встрепенулся паренек. – Это отец крепостной. А я под монастырь еще не записывался, я вольный.

– Ты гляди, Софон, он уже согласен, – хлопнул Зорина по плечу боярин Булданин. – Давай, Тришка-Платошка, айда ко мне в дружину. Будет тебе жизнь истинно боярская. Есть от пуза, одеваться задаром, спать в тепле. А что в сечу с мечом – так то всего пару раз в месяц случается.

Бояре рассмеялись.

– Вы на Белом озере в шторм ни разу не попадали, – вскинулся паренек. – Вот тогда бы вы знали, что такое настоящий ужас! А в сече те же люди, с ними можно справиться. Это с морем никак.

– Сколько хочешь, чтобы в закуп ко мне пойти? – решился вступить в разговор Басарга.

– Почему к тебе? – возмутился Булданин. – Я его первый приметил!

– У вас холопы есть, а у меня нет.

– И то верно, – сонно потянулся Тимофей. – С холопами боярину Леонтьеву надо подсобить. Так что, Платон-Тришка, какую плату попросишь, дабы мечту осуществить? Подпись под грамоткой одной поставишь – и боярская жизнь твоя.

– Сто рублей! – выдохнул паренек.

– Да ты умом тронулся! – расхохотались друзья. – Казна за боярина двадцать платит, чтобы из полона выкупить, а ты за себя сто хочешь! Ты чего, тайным князем себя считаешь?

– Ну… Десять? – снизил ставку рыбак.

– Половина знатного боярина?

– А пять рублей заплатите?

– За пять рублей можно пять хороших скакунов купить, Тришка-Платошка, – возразил Илья. – Чем ты лучше лошади?

– Лошадь тебе, боярин, ни костра не разведет, ни одежды не почистит, ни поручения не исполнит. А еще я грамоте обучен! И читать, и считать умею!

– Четыре рубля тебе за волю заплачу!

– Ну, давай хоть четыре, боярин, – смирился паренек.

– Вот и славно! – обрадовался Булданин. – Пошли, грамоту закупную составим, и спать. А то глаза слипаются, просто мочи нет.

Утро пришло с сильнейшей головной болью, жаждой и невероятной усталостью. Насилу поднявшись, Басарга обнаружил на себе четыре свежих кровоподтека, на полу – спящего в обнимку с Ильей Булданиным новоявленного холопа, а на столе – подписанную закупную грамоту. Боярин Леонтьев, правда, не помнил, заплатил он пареньку за свободу или нет? Но решил, что да. В конце концов, пьяны были они, а не рыбацкий сын. Уж Тришка-Платошка своего точно не упустит.

– Господь всемогущий, больше никогда в жизни к хмельному не прикоснусь, – дважды для надежности перекрестился Басарга и стал одеваться. Его друзья могли спать еще хоть месяц, а ему требовалось исполнить немало дел.

Взяв из княжеской конюшни резвого скакуна, еще до обеда боярин Леонтьев успел внести в холопий реестр договор о закупе в Поместном приказе, отметить указ о своем назначении в Монастырском, выписаться из отцовского реестра в Разрядном. Только после этого он действительно перестал считаться боярским сыном из Воротынского княжества и стал боярином Двинской земли.

Впрочем, оставалась еще одна формальность… Но с ее решением помог боярин Софоний Зорин, во второй половине дня приведший друзей к большому тихому дому в стрелецкой слободе.

Изба была узкой и высокой, где-то пять саженей на десять и в три жилья, не считая чердака. Рядом с ней тянулся такой же узкий дворик, в котором едва помещалась конюшня на пять лошадей, курятник, нужник, и оставалось немного места, чтобы пройти от одной постройки к другой.

Зато кухня на первом этаже оказалась огромной, словно часовщики собирались открыть здесь постоялый двор на полста человек. А может, они тоже готовый дом прямо таким у кого-то и купили.