Шрифт:
Евменыч, услышав такое, побледнел.
— Скажешь — неправ?
— Игорь, не стоит быть столь категоричным. Люди все разные, а ты каждого хочешь пропустить через Колыму. А ведь они и без нее немало пережили. И я не склонен к твоей оценке. Вон у нас Шатилов работает. В него за фельетоны дважды стреляли. Ногу повредили, ходить не может. Но от фельетонов не отказался человек. Еще борзее писать стал и никого не боится.
— А стрелявших нашли?
— Нет. Все в потемках случилось. Милиция искать не стала. Шел снег. Все следы занесло. А Шатилов чуть не умер на дороге. Поздно из редакции возвращался. Кое-как сам дополз до дома и вызвал скорую. Те не довольствовали, что поздно позвонил, отругали человека. А он до сих пор хромает и нога болит. Второй раз в руку попали. Пуля скользом прошла, обошлось благополучно.
— Да, трудно ему! — согласился Игорь.
— А Козловскому как пришлось? У человека куча детей. Он написал критический материал по стройучастку. Так его целой бригадой били. Полгода в гипсе лежал. Строители мелким штрафом отделались. Вот так наши жизни ценят. Живой и радуйся. Да все хулиганьем мечены. А вступиться некому.
— Досадно...
— Девчонку, практикантку нашу, едва в речке не утопили. А редакцию, даже вспомнить стыдно, к девятому маю всю в свастику уделали. Мы ее перед этим и помыли, побелили, но кому-то вздумалось нагадить. Конечно, не дети устроили эту пакость, кто-то из взрослых недоумков. А спроси, зачем?
— Кого-то разделали под орех. Вот раньше заставили бы найти виновного и наказали бы сурово. Может даже Колымой. Но теперь вседозволенность. Вот и безобразничают. Творят, что хотят.
— Нет, Игорь, лучше забелить свастику, надрать уши хулиганам. Но только не наказывать Колымой. Это уже крайность на грани жестокости. Пусть человек сердцем поймет ошибку и сам ее исправит. Но не кровью и жизнью. Я против варварских методов.
— Зато это наказание помнилось бы всю жизнь и жило бы в памяти поколений.
— Не надо зверств. Все мы люди, случается, ошибаемся. Но и наказание не должно быть свирепее проступка.
— Тут у нас разные мнения,— не согласился Бондарев.
— Мужчины, к столу! — позвала Варя.
Даже Султан вылез из-под койки. Ему, как и обещал сосед, принесли кости оленя, Султан долго возился с ними, но потом разобрался, что с ними нужно делать и быстро сгрыз их.
И только мужчины продолжали свой бесконечный спор. Кто из них прав, так и не приходили к одному мнению.
Варя пошла на работу на целые сутки. Собрала в сумку картошку, огурцы и грибы. Выгуляв Султана, завела в дом и, велев вести себя прилично, выскочила из дома. Ей повезло в этот раз. Подхватила попутная машина и увезла в поселок.
— Послушай, Игорь, может Аслана позвать в дом? Легко ли ему ночевать в могильнике. Какая ни была б закалка, здоровье может дать осечку. Неловко станет,— глянул Иванов в глаза Бондареву.
— Дом не наш! Варя может обидеться. Сами здесь на птичьих правах.
— Послушай, а как ему? Ведь впереди ночь. Замерзнет насмерть.
— У него там есть какие-то приспособления и меховой спальный мешок. К тому ж он здесь не первый раз. Не на одну ночь приехал. А на Колыме не новичок. Этого ничем не удивить.
— Но я так не могу. Давай позовем. Все последствия с Варей беру на себя.
— Да будет тебе, я что, не мужик? — накинул куртку на плечи и вышел из дома. Вскоре он вернулся с Асланом, волоча в руках сумки, корзины.
— Ты садись к печке, согрейся. Уже зуб на зуб не попадает. Зачем так мучиться?
— Каждый год так езжу, а что поделаешь? — ответил человек, заволакивая в дом бутыль с вином.
— Жалко будет, если замерзнет. Весь цимес пропадет. Ни вкуса, ни аромата не останется. А ведь издалека вез. Хочется, чтоб сохранилось.